Утро черных звезд - Белецкая Екатерина

— Да тише ты, — шикнул на него Таенн. — Даже если бы вы оказались братьями, такого процентного совпадения не было бы. Небольшое — да, но не такое.

— Ты память посмотрел? — спросил Леон.

— Насколько это возможно, — ответил Бард. Он сел рядом с Итом и успокаивающе положил руку ему на плечо. — Сейчас расскажу. Он сумасшедший. Видимо, это следствие сильной травмы, которую бедняга получил в возрасте около семи лет, еще в детстве. Вылечить его не представляется возможным. Но есть и хорошие моменты, например, он совершенно безобиден.

— Это замечательно, — ехидно заключил Ри. — И что нам теперь с ним делать?

— По уму, его надо вернуть обратно, на свалку, — заметил Морис. — Судя по всему, он на ней всю жизнь прожил. Ему около сорока лет, он совершенно здоров и…

— Здоров? После сорока лет жизни на свалке? — недоверчиво вскинул брови инженер.

— Ну, не сорока. Судя по тому, что удалось увидеть, он на этой свалке прожил лет тридцать. Попал туда еще ребенком, — уточнил Таенн.

— Вынужден признать, что да, он абсолютно здоров, — вмешался искин. — У него даже все зубы целы. А что он худощавым выглядит, так это нормально. Он не голодал. Просто такая конституция. Вон, Ри с Итом тоже не особенно…

— А ты корми получше, и мы будем особенно, — огрызнулся Ри. — Что еще?

— Да больше ничего, — подытожил искин. — Не считая, конечно, что они с Итом одинаковые. Ну или почти одинаковые.

Все снова посмотрели на Ита. Тот посмотрел на лежащего.

— Какие будут предложения? — спросил Бард.

Морис задумчиво прошелся туда-сюда, остановился, потер подбородок. Глянул исподлобья на Таенна, затем на Леона. Те выжидающе молчали.

— Можно ввести его в стасис, а когда это все закончится, вернуть домой, на эту свалку, — предложил он. — Или оставить в каком-нибудь мире, где ему сумеют обеспечить достойное существование. Может быть, даже в том, в котором мы проведем эти сутки. Его бы там приняли.

— Неплохая идея, — согласился Таенн. Ри кивнул. Глянул на Ита.

— Я не знаю, — растерянно проговорил тот. — Может быть, взять его с собой?

В зале повисла тишина. Ит встал, подошел к прозрачной стене. Он чувствовал, что все сейчас смотрят на него, и не понимал, почему, по какой причине это очень непростое решение ложится на его плечи. Но что придется решать именно ему, он тоже понял. «Будь поласковее с незнакомцами»… Эрсай знал про то, что произойдет? Видимо, да. Конечно, знал. И заранее дал совет, которым Иту теперь придется воспользоваться. Интересно, а если бы Эрсай не посоветовал «быть поласковее», он бы согласился с Морисом, и этого странного человека вернули бы на свалку, только потому, что его там подобрали?

Ит не понимал, почему ему так не хочется, чтобы этому человеку было плохо. Он подсознательно понимал, что эти мысли не имеют никакого отношения ни к разуму, ни к логике, но деваться от них некуда. Это было знание, запредельное, ирреальное, но он сейчас был готов говорить сколько угодно и применять любые доводы, лишь бы ему разрешили оставить этого бродягу. Зачем? Кто бы мог ответить. Ит вспомнил запись катера, и его словно кольнуло в сердце тонкой иглой. Руки на теплом боку машины как будто стали на мгновенье его собственными руками, он ощутил под пальцами шелковистую мягкость, в лицо пахнуло гостеприимным сухим теплом…

Созидающий повернулся к ждущим его людям.

— Я хочу оставить его, — спокойно произнес он. — Под мою ответственность. Я должен понять, что происходит, а для этого он может понадобиться. И… — Ит запнулся, замялся. — И если все кончится хорошо, то я сам верну его потом домой. Если потребуется.

Леон беззвучно зааплодировал. Морис зажмурился, потряс головой. Таенн равнодушно пожал плечами — поступай, мол, как знаешь. И только Ри посмотрел на Ита с нескрываемым уважением.

— Это ты правильно, — подытожил он. — Трудно, конечно, будет, но ничего. Справимся.

— Интересно, если бы тут был Стовер, что бы он сказал про все это? — едва слышно пробормотал Таенн. — Ри — пилот, Ит — защита, а этот ненормальный кто? Группа поддержки?..

* * *

Когда Скрипача разбудили, он первый час дичился и шарахался ото всех, но затем сообразил, что никто не собирается кричать или бросать в него вещи, и довольно быстро осмелел. Он то бесцельно бродил по залу станции, то подолгу замирал возле прозрачной стены, то вдруг садился на колени и начинал гладить невесть зачем мягкую упругую поверхность пола своими длинными пальцами. На людей он почти не смотрел. Разве что на Ита, но как-то вскользь, исподволь.