Царская дыба - Прозоров Александр

— С хозяйством мне в усадьбе разобраться нужно. Рубежи объехать, тропы лесные. Жалобы от смердов принять, с офенями и купцами заезжими поговорить. Через неделю. Нет, через две недели приеду. Коли сбежишь: в Москву, в Поместный приказ отпишу, чтобы розыск объявили. Коли останешься, со мной в стольный город поедешь. Да.

Зализа с такой силой потянул левый повод, что едва не разорвал губы чистопородного жеребца, а потом с яростью вонзил ему в бока свои пятки. И впервые пожалел, что не носит шпор.

Глава 4. Сказавши слово

По тропе послышался дробный топот, и из-за угла дома показался всадник, ведущий в поводу двух коней. На солнце блеснули начищенные пластины юшмана, притороченный у седла шелом, заправленные в бычьи сапоги кольчужные чулки, за спиной развевался темно-синий плащ.

Сгружающий на сеновал сено мужик, щурясь против света, прислонил вилы к телеге и опустил руку на пояс, на неброско свисающую петлю кистеня.

— Все в трудах, Нислав, в работах? — конный спрыгнул на землю. — Ну, показывай.

— Семен Прокофьевич, — с облегчением кивнул мужик, отпустил кистень и снова взялся за вилы, переставив их расщепленными и широко разведенными в стороны деревянными остриями вверх, довольно улыбнулся. — Пойдем.

Они поднялись в избу, свернули в горницу. Зализа, увидев постеленный на полу персидский ковер, довольно расхохотался:

— И как, теплее?

— Ты по нему босиком пройди, Семен Прокофьевич, — посоветовал бывший милиционер. — Пяточки щекочет, и ворс… Как у газона английского.

— Газон англицкий… Где ты видел такой, Нислав?

— Не видел, — пожал плечами хозяин дома. — Но рассказывали. По «ящику».

— По ящику? — опричник расхохотался еще громче. — Это с заливным яблочком? Ну ты, оказывается, мастер сказки сказывать. И зубы заговаривать. Но все одно не отстану. Веди.

— Матрена, — тихонько позвал мужик. — Вы там не спите? Гость у нас.

— Кто там? — бледная простоволосая женщина в одной поневе вышла из угла комнаты, держа на руках младенца.

— Неважно, кто там, важно, кто здесь, — выступил вперед Зализа. — Ну, покажи.

— Как, уже? — испуганно охнула женщина. — Пора?

— Нет, еще не пора, — опричник перекинул плащ себе на грудь, чтобы прикрыть железо, а потом решительно принял ребенка. — Через два дни только… Мальчик?

— Само собой, парень! — хвастливо заявил Нислав.

— Ну, почин хороший, — кивнул Зализа. — Воин растет.

— Пахарь, — поправила Матрена.

— Или мент, — тихо усмехнулся Нислав. Малой зашлепал губами, сморщился и тихонько заныл.

— Иди, иди к мамке, — вернул малыша Зализа.

— И вот что, Марьяна… — он снял с пояса небольшой кошель. — Не радуйтесь, это медь. Мужика я твоего послезавтра заберу, а самой тебе управиться трудно будет. Коли что понадобится, соседа попросишь, али купить пошлешь. Пойдем, Нислав.

Остановившись на улице, опричник хозяйственно распорядился:

— Ты ноне с пашней не заморачивайся. Я Алевтине накажу, коли до урожая не вернемся — пошлет косцов, хлеб уберут. Скотину заколи, закопти и в погреб. Лошадей с собой возьми, нам заводные сгодятся. Одну оставь, на всякий случай. Курей оставь, с ними хлопот мало. Поросенка одного разве… Иначе не управится с малым. Сена заготовил?

— Мало…

— Ну, это она купит. А дрова?

— Более-менее…

— Это хорошо. Лето впереди, но мало ли?.. Да и коли к зиме не вернемся, запас имеется. В лес ей ездить никак нельзя. Неровен час… И с собой ребятенка не возьмешь, и одного не оставишь. Ладно, готовься, два дня еще у тебя есть. А третьего дня к полудню в Каушту отправляйся, там встретимся.

— Понял, Семен Прокофьевич.

— Ну, давай, папаша, — хлопнул его по плечу Зализа и вскочил на коня.

Настроение у него ныне было, как никогда — первый, почитай, ребятенок при нем на его пожалованной земле рождается. Причем мальчишка. Причем крепкий мальчишка. Да еще у хорошего мужика. Хорошая примета. Если бы в других деревеньках так же заладилось… Глядишь, и детям поместье останется уже не из средних, а из крепких, способных и лихолетье выдержать, и ополчение царю сильное выставить, и свои рубежи уберечь. Теперь за Алевтиной очередь. Пусть рожает наследника, пора уже.

С этой мыслью и въехал он в ворота усадьбы, с ней и жену обнял, а затем решительно поволок наверх, в опочивальню, опрокинул на прикрытую балдахином кровать и полез под юбки.