Время мушкетов - Юрин Денис

– А дело-то как раз в НЕМ! – Анри выделил интонацией последнее слово и замер в ожидании реакции оппонента.

Мартин Марвэ, известный разведкам большинства королевств под различными именами, в том числе и под настоящим, Мартин Гентар, изменился в лице. Пару секунд он хранил молчание, а затем произнес медленно, растягивая слова:

– Дай, угадаю сам! Ты послал к Живчику ночных визитеров, но он воскрес слишком быстро?

– Нет, – вернувшийся за стол Анри покачал головой, – до этого, кажется, не дошло. Мои люди не вернулись в назначенный срок, значит, они провалили задание и погибли… в лучшем случае, погибли.

Как ни странно, но из груди Мартина вырвался вздох облегчения.

– А это были люди или?..

– Никаких «или», как и договаривались! Одни лишь люди, но проверенные и очень-очень хорошо подготовленные. В одиночку он справиться с ними не смог бы. Ты понимаешь, что это означает?!

– Не сгущай краски: возможно, многое, а возможно, и ничего… – Когда Мартин Гентар размышлял вслух, то часто говорил загадками. – С твоими «проверенными» могло что-то случиться еще до того, как эти парни встретили Живчика, который, кстати, вполне допускал возможность нападения и заблаговременно окружил себя хорошими телохранителями. У него сейчас много врагов, хотя бы те же филанийцы, так что если он жив, то сейчас пребывает в раздумье: кто же мог подослать к нему наемников. Список его врагов огромен, и мы хоть и на первом листе, но в самом конце. Хуже всего, если он взял кого-то живьем. Твои люди умеют держать язык за зубами?

– Да, – с полной уверенностью заявил Анри, но тут же уточнил: – Но если речь идет о Живчике…

– Понятно, тогда ты абсолютно прав! Нам стоит ускорить события, три дня – слишком большой срок, он может успеть разгадать наш план и предпринять ответные действия. Ты-то сам готов к войне?

– Я-то всегда готов, – усмехнулся Анри, а затем стер улыбку с лица и сурово добавил, глядя партнеру и другу в глаза: – Ты ж меня не одну сотню лет знаешь, так чего ж глупости городишь?!

* * *

Свидание с зеркалом затянулось до темноты: сначала полковник пил, а затем, неизвестно сколько времени, пребывал в пьяной дремоте, весьма напоминавшей обычное забытье, но без последующего похмельного синдрома. Очнулся он лишь, когда колокол на часовне пробил одиннадцать раз. Как ни странно, голова не болела, во рту не было неприятного ощущения, а руками не завладела даже легкая дрожь.

«Бывает же», – подумал Штелер, весьма обрадованный тем, что приступ слабохарактерности, вылившийся в поглощение четырех с половиной бутылок крепкого вина, не возымел отрицательных последствий.

Еще пару минут посидев в темноте, полковник зажег свечи и, лично подкатив к зеркалу небольшую бадью с холодной водой, решил привести себя в порядок: умыться, побриться и немного припудрить отеки под глазами. К полуночи в крепость должен был прибыть генерал-губернатор с парой-тройкой важных персон и несколькими дюжинами прихлебателей. Вполне объяснимо, что полковник не хотел показывать, до какого состояния опустился за эти непростые дни. Конечно, можно было не утруждаться самому, а кликнуть денщика да парочку солдат-брадобреев, но Штелер хотел избежать распространения слухов. Ни жестокие порки, ни непосильные хозяйственные работы не могли отучить скучавших солдат от дурацкой привычки обсуждать командиров, причем особый интерес у служивого люда вызывали истории о любовных похождениях офицеров и прочих мелких грешках вроде того, что комендант только что себе позволил. Подобно чуме или иной страшной болезни, сплетни распространялись по гарнизону, а затем расползались по городу и по всей колонии. Если бы полковник позвал на помощь прислугу, а не справился бы с туалетом сам, то через три дня новость об его тайном пристрастии к бутылке облетела бы казармы. Через неделю о ней узнал бы весь Гердос, а к концу второй недели она непременно достигла бы и ушей генерал-губернатора. Впрочем, с учетом того, что граф должен был всего через три четверти часа почтить своим присутствием крепость, тайное стало бы явным самое позднее к концу следующего дня.

Найдя в ящике капитана Фуро мыло и бритву, почему-то завернутые в трофейное женское белье, полковник намылил щеки и принялся наводить марафет. Но стоило лишь ему избавиться от порослей щетины на правой стороне лица, как раздался оглушительный стук. Кто-то ломился в дверь, причем барабанил по ней не кулаками, а каблуками тяжелых армейских сапог. Хоть голова и не отозвалась болью на чудовищно громкий звук, но полковник мгновенно пришел в ярость от такого нахальства. Утопив бритву в тазике с пенной водой, разъяренный Штелер подскочил к двери, рывком отодвинул заслонку, чуть не оторвав ее от доски, и с криком: «Получай, сволочь!» пнул в ответ дубовую дверь.