Цветок камалейника - Громыко Ольга

А еще ЭрТар слыхал, что в Орите самые высокие ставки за отстрел. Что ж, проверим!

После довольно долгого, частично бесцельного и ознакомительного блуждания по улицам горец забрел в квадратный проходной дворик, из арки которого просматривалась главная площадь с неизменным храмом Иггру, где молился простой люд, и святилищем за высокой оградой – обителью дхэров, общавшихся с божеством куда теснее. Полуденная проповедь как раз подошла к концу, и из главных дверей храма валом валил народ. Кое-кто отделялся от толпы и пристраивался в хвост немалой очереди у черного входа, где двое парнишек в серо-зеленых мантиях Внимающих^[5] записывали молитвы верующих и взимали плату за ирны.

В холодке арки четверо оборванцев (такие маленькие, а уже такие смышленые! – умилился ЭрТар) целеустремленно «раздевали» в «кукушкины гнездышки»^[6] богатенького папиного сынка годом-двумя старше. Все карманные деньги он уже продул и теперь ставил на кон расшитые бисером сандалеты. Поочередно, что означало лишь минуту отсрочки печального финала. При виде охотника с корлиссом компания бросила игру и застыла с восхищенно приоткрытыми ртами.

– Эй, мелюзга! – ЭрТар заговорщически подмигнул ребятне. – Где глава здешней гильдии живет, знаете, ннэ?

– Вон, за храмом! В том доме с желтой крышей! У которого большая собака под воротами спит! – после благоговейного замешательства наперебой загалдели мальчишки. – Только его там уже нет!

– А где есть?

– А-а-а-а… н-на коте прокатишь? – запинаясь от собственной наглости, пискнул самый младший, лет шести. – Тогда покажу!

– Влезай! – рассмеялся горец. – Хотя тебя и обычная кошка должна свезти.

Старшие ребята загоготали и заулюлюкали, перебрасываясь более чем взрослыми шуточками, но смутить уличного босяка не так-то просто. Мальчуган торопливо, пока горец не передумал, подскочил к корлиссу, схватился одной рукой за ошейник, второй за навьюченные на кошака сумки и, подпрыгнув, навалился животом на мохнатую спину. Барахтающиеся в воздухе ноги вызвали новый всплеск уличного остроумия. Богатейчик под шумок цапнул свои сандалеты и был таков. Увлеченная редкостным зрелищем шпана даже не стала его окликать.

Тишш мученически – детей он терпеть не мог – уставился на хозяина двухцветными глазищами, но покорно позволил себя оседлать. Только хвост из стороны в сторону хлестал.

– Ну показывай, – с усмешкой напомнил ЭрТар, когда пацан прочно угнездился на кошаке.

– Туда! – ткнув пальцем, звонко велел мальчишка, что почему-то вызвало издевательский хохот остальных ребят, тем не менее проводивших корлисса завистливыми взглядами и заливистым свистом.

Малец, быстро освоившись, вертелся во все стороны, подпрыгивал, колотил кошака по бокам босыми пятками, махал руками и показывал нос встречной шантрапе; короче, всячески наслаждался жизнью. Они прошли-проехали центральной аллеей тенистого каштанового парка, свернули в узкий и грязный переулок, снова выбрались на широкий «приличный» бульвар, по которому под ручку прохаживались парочки, шарахающиеся от кошака (мальчишке это доставляло огромное удовольствие), пересекли рынок и помойку, полюбовались городской достопримечательностью – улицей Высокородных, где каждый дом, сверху донизу изукрашенный росписью и лепниной, представлял собой произведение искусства. Подходить к ним ближе двадцати шагов или тем паче останавливаться не разрешалось, да ЭрТар и не собирался.

Горцу уже начало казаться, что сейчас они упрутся в противоположные ворота Ориты, когда мальчишка наконец ткнул пальцем в стиснутую двумя домами едальню, спрыгнул с Тишша и дал деру.

ЭрТар удивленно проводил мальчишку взглядом… и обнаружил, что находится с другой стороны давешней площади. Рассмеявшись, парень беззлобно покачал головой. Сам таким был.

Тишш встряхнулся. «От этих детей одни неприятности», – выразительно говорила медленно приглаживающаяся шерсть.

– Да ладно тебе, кис. Не надорвался же.

Кошак фыркнул и двинулся вперед, мазнув боком по хозяйской ноге – не то потерся, не то пихнул.

– Эй, эй, а намордник?! Вот так-то лучше.

Над входом в едальню висела жестяная вывеска в форме рыбы, по боку которой шла надпись: «Упрямая вобла». Вид у покровительницы заведения был соответственный – унылый и мятый, как будто ею долго колотили о стол, а потом с досадой бросили на пол и истоптали ногами. Из приоткрытой двери тянуло холодом и чем-то на редкость неаппетитным. Заходить туда совершенно не хотелось, и, как вскоре выяснилось, не одному горцу – едальня была практически пуста.