Доспехи из чешуи дракона - Юрин Денис

Хозяева дома наконец-то сподобились удостоить пленника своим вниманием, видимо, решив, что он уже достаточно понервничал и дорисовал в уме багровую картину своей грядущей судьбы. Южанин прервал разговор с толстяком и, глядя на бродягу, обратился к коменданту:

– Конхер, наш друг уже очнулся. Может, пройтись по его шкуре пару разков каленым железом?

– Не-а, вонять паленым будет, да и парень не дурак: быстро соображает, силу чтит!

– Ну, тогда уважаемый мэтр Монгусье, угостите гостя вашим винцом, – натянув на физиономию улыбку, произнес Южанин и, немного привстав с кресла, дружески похлопал толстяка по плечу.

Как только мэтр повернулся лицом к бродяге и продемонстрировал лоснящиеся булочки щек, у пленника отпали последние сомнения. Перед ним был лекарь, ленивый, ужасно алчный и подлый ученый авторитет, якобы разбирающийся в том, как целить людей, и без пощады уничтожающий всякого, кто ставил его лжезнания под сомнение. Лютая ненависть, презрение и потаенный страх – вся эта жуткая смесь страстей кольнула бродягу из-под густых бровей, где у нормальных людей находятся глаза, а у этого типа виднелись лишь две узкие щелочки между складками напудренного жира. Если бы не присутствие в комнате двух других мучителей, толстяк осмелел бы и собственноручно истыкал бы тело связанного пленника раскаленной кочергой.

– На, пей, ничтожество! – толстая ручка в кружевном манжете поднесла ко рту бродяги кубок с вином и, не удержавшись от соблазна, ткнула краем золотого кубка по губам.

Толстяк ненавидел его, как ремесленники ненавидят творцов, а профессионалы – дилетантов, но тем не менее совладал с собой и не предпринял дальнейших выходок. Страх перед компаньонами был куда сильнее, чем желание собственноручно растерзать позорящего профессию и отбивающего у него хлеб прохиндея.

Рот пленника приятно освежила прохлада приторно сладкого и очень вкусного вина. Это было куэрто или что-то подобное, скиталец не часто баловал себя дорогими напитками, поэтому не был уверен, определил ли он точно марку. По крайней мере, по сравнению с прошлой дегустацией, что произошла также в спальне любвеобильной графини Дебург, у вина был странный аромат и привкус. Бродяга заподозрил присутствие в вине инородной примеси, но все равно осушил бокал до дна: во-первых, у господ не было причин его травить, а во-вторых, и это главное, у пленника просто не было выбора. Не выпьешь сам – вольют силой; не хочешь – заставят!

– Благодарю вас, мэтр! Вы исполнили свой долг эскулапа и честного человека. Тарвелис щедро благодарит преданных ему горожан. Будьте уверены, ваша помощь не будет забыта. – Южанин натянул на свою коричневую физиономию лучшую из дежурных улыбок и, немного привстав в кресле, протянул обескураженному толстяку руку.

Этот жест выражения признательности крайне удивил пленника. Загорелый мужчина говорил от имени города, значит, был городским главой. Каким бы ни был почетным и прибыльным пост управителя городским хозяйством, но ни один представитель благородного сословия не согласился б занять его. Одно лишь предложение встать во главе города было бы воспринято рыцарем как личное оскорбление и могло послужить веской причиной для поединка с обидчиком. Южанин однозначно не был из благородных, но выглядел как дворянин и, судя по оборотам речи, был так же хорошо образован. Кроме того, рыцарь Конхер почему-то позволял Южанину вести разговор, тем самым признавая его старшинство. Слишком странно, слишком необычно, а значит, слишком опасно. Нарушение иерархии между сословиями – первый признак грязных делишек или преступного заговора против короля и его казны.

В первом случае бродягу вполне устраивало сотрудничество, речь могла пойти или о хитрой афере, или о мелких пакостях конкурентам, например об обычном мошенничестве, где нужно искусно втереться в доверие к жертве, или о тайном приготовлении некоторых известных даже школяру, но запрещенных снадобий. Если же эта парочка замыслила второе, то бродяга предпочел бы повернуть время вспять и снова оказаться на конюшне. Тогда у него было больше шансов выжить, чем сейчас.

Толстяк в бархате и бахроме покатился к выходу. Пухлые губки ученого мужа были обиженно поджаты. Эскулап явно хотел что-то сказать, но не решался и лишь на пороге позволил себе задать вопрос, который, однако, так и не осмелился довести до конца.

– А как же?.. – лоснящиеся булочки щек колыхнулись в сторону пленника.