Смех дракона (сборник) - Олди Генри Лайон

Росчерк стервятника тих,

Солнца лучи, будто стрелы из лука,

Небо сжимает в горсти.

Арфой Давид развлекает Саула,

Дивной струною блестя;

Возле изломанного саксаула –

Стяг

И солдата костяк.

Но здесь и всюду,

Вчера и завтра,

Желанен, как верный яд,

Как дом, приветлив,

Как жизнь, забран,

Присутствует Желтый Взгляд.

Он смотрит, смеясь,

Он смотрит, любя –

Он страстно желает тебя.

На горизонте верблюжья цепочка

Тащит звено за звеном,

Эй, караванщик? Не слышит, и точка.

Спит в измереньи ином.

Тихо качает тюрбаном зеленым,

Тихо плывет к миражам.

И под лопаткой железом каленым –

Жар,

Как обломок ножа.

Но там и дальше,

До льдов, до снега,

Вне песен, стихов, баллад –

Прибит гвоздями,

Взирает с неба

Внимательный Желтый Взгляд.

Как жизнь, текуч,

Как предел, высок –

Чтоб помнили про песок.

КАСЫДА ВЕЧЕРА

Душа мудреет, а плоть стареет, и что-то реет, а что-то – так,

Лежит во прахе, глядит во страхе, как бабы-пряхи прядут не в такт.

И мне, о боже, налей того же, хочу итожить, хочу молчать,

Пока во мраке сцепились в драке ладонь и знаки, ключ и печать.

Текут чернила, как воды Нила, и крокодилы зевают всласть,

От их зевоты всем ясно: вот ты, и главный кто тут, и чья здесь власть,

И что по чести, а что – прочесть бы, да против шерсти рванет судьба,

По кромке бездны, и друг любезный споет для бесов: "…там правит бал!"

А как мечталось, и как леталось, но что-то сталось, а что-то – нет,

Как знать, где старость, а где усталость, где просто жалость, где звон монет?

И в реку с моста уже не просто, и струп-короста на миражах,

И что ни слово – укор былого, и что ни песня – укол ножа.

И мне, Всевышний, дай это дышло, чтоб боком вышло из-под ребра,

Чтоб там, где бьется, где тонко рвется – покой и солнце… Спасибо, брат.

КАСЫДА СТИХА

Первый стих выходит комом – неуютным, незнакомым,

А потом, глядишь, тайком он распускается цветком,

Облаком, флажком суконным, полутрупом, сбитым комой,

Варваром, который Конан, вашей правою рукой,

Стариком, гвардейцем конным, шаржем, росчерком, иконой,

Безгарнирным антрекотом, материнским молоком –

Знать бы, по каким законам можно вырасти драконом,

Или шустрым насекомым, или тихою рекой.

Первый стих выходит чудом, неваляшкою, причудой,

В никуда из ниоткуда, из зачем-то в низачем,

Ливнем, битою посудой, мартом, банковскою ссудой,

Днем, спасителем, иудой, тонким долом на мече,

Злой улыбкой, хлама грудой – знать бы, как прожить без блуда,

Без "Не пей вина, Гертруда!", без печати на плече.

Первый стих приходит рано – где-то мама мыла раму,

Где-то есть руины храма, где-то есть благая весть,

С лету, с пылу, с жару, странно, будь ты волком, будь бараном,

Хорасанским карваном, в Антарктиде или здесь,

Первый стих – рычаг стоп-крана, штиль в зенице урагана,

В сердце ножевая рана, непоруганная честь,

Знать бы, как удар тарана рушит стену невозбранно,

Знать бы, в чем удел тирана, и не знать, каков я есть.

СТАРАЯ ТЕМА

Нас однажды не будет. Понять это очень не просто.

Будет август и солнце, февраль и продавленный наст,

Возле дома взметнутся деревья саженного роста,

Будет день, будет пища… Но все это будет без нас.

Нас однажды не станет. Судьба улыбнется другому –

И другие поэты рискнут залететь на Парнас.

На скамейке газетку разложат соседи по дому,

Будет хлеб, будет водка… Но все это будет без нас.

Нас однажды попросят: валите, мол, братцы, с планеты,

И без вас мало места, и дорог весьма кислород…

Мы кивнем и отчалим. Ведь спорить желания нету.

Есть желанье вернуться – такой мы упрямый народ.

ВЕРА

Не верю я, что бог – косноязычен,

Что наплевать в запале божеству,

Как звать листву, весеннюю траву,

Каков у моря штормовой обычай,

Или какого черта я живу

На этом свете.

Верю в точность слова.

Оно и только – вечности основа.

СУЕТА СУЕТ

Однажды приходит октябрь, а за ним – дожди,

И вместе с дождями – тоска, депресняк, хандра,

Все кажется, что на облаке кто-то сиднем сидит,

И льет нам помои на голову – вон он, гляди! –

Из ведра.

Он вертит пригасшим нимбом, зацепленным за рога,

И курит бычок до фильтра, и смачно плюет в зенит,

И морось ему, мерзавцу, немерено дорога,