Невеста - Демина Карина

С женщиной стоило встретиться. Возможно, она знает что-то о девушке с последнего наброска. Или о старых пожелтевших синяках. Почему-то Виттару казалось, что эти два элемента взаимосвязаны.

Покинув морг, Виттар направился не домой, но на улицу Королевских Гончих. Именно там, за бакалейной лавкой, и обнаружили тело.

В полицейском отчете утверждалось, что свидетелей не было, и лишь оказавшись в глухом тупике, — даже окна домов, выходящие на эту сторону, были закрыты ставнями и решетками, — Виттар отчету поверил. Пожалуй, если кто и слышал крики, то вряд ли решился бы выглянуть.

А уж вмешаться…

На мостовой сохранились пятна крови.

И резкая вонь лилейного одеколона, из тех, дешевых, что продают в аптеках на разлив. Людям они нравятся, а вот псам… кто-то явно спешил скрыть свой запах.

Виттару это не понравилось.

А еще меньше ему понравилась тень этого же лилейного аромата, витавшая у ворот его особняка. Аромат был зыбким, таким, на который вряд ли обратишь внимание.

Совпадение?

Виттар распорядился усилить охрану.

А Тора не спала — играла. Нежная мелодия, колыбельная почти. И клавесин, купленный непонятно за какой надобностью, — Виттар даже не мог вспомнить, как именно инструмент попал в его дом, — был всецело покорен хозяйке.

Она же сидела спиной к двери.

Прямая. Строгая. И такая мягкая.

Ей идет домашнее платье из светло-зеленого ситца. Волосы гладко зачесаны, и видна длинная шея с белым шрамом, о котором она не любит вспоминать, но и забыть неспособна.

Музыка оборвалась.

— Не останавливайся, — попросил Виттар.

В доме стало теплее, он словно ожил, отзываясь на ласку этой женщины. И… хорошо бы, если бы будущая жена Виттара тоже поладила с домом.

И с клавесином.

Тора подчинилась, но теперь музыка звучала иначе. Ровно. Выверенно. Идеально. Только исчезло что-то очень важное. Что?

— Я не слышала, как вы вернулись. — Тора доиграла-таки, а Виттар не стал просить, чтобы она повторила пьесу. — Распорядиться, чтобы подали ужин? Или вы желаете сначала ванну принять?

Она действует по правилам, безукоризненно вежливая, воспитанная девочка.

Хрупкая, как сегодняшний альвин.

И Виттар, взяв ее руки, повернул их ладонями вверх. Белые и узкие. Мягкие. С сильными пальцами, но все же не настолько сильными, чтобы защититься.

Умеет ли она рисовать?

— Тора, — если прижаться к запястью губами, то слышен пульс, — я тебе говорил, чтобы ты не выходила из дому?

— Да, райгрэ. Я…

Не нарушила запрет.

— И повторю. Пожалуйста, ни при каких обстоятельствах не выходи из дому. Кто бы ни пожелал с тобой увидеться. Твои сородичи…

Рука дрогнула. Ей все еще больно оттого, что ее бросили.

— …мои якобы друзья… хоть сам Стальной Король. Не выходи. Ясно?

— Да, райгрэ. Что-то случилось?

— Возможно, что и нет…

И вообще был ли тот запах у ворот? И не могло ли случиться так, что Виттар попросту принес его за собой, как принес шлейф иных ароматов?

— Но… пожалуйста.

Ее слишком легко напугать, пусть Тора и старательно пытается этот испуг спрятать.

— Поужинаешь со мной?

Конечно, если на то будет его воля…

Ей и намека достаточно. Но хочется иного, а чего — Виттар и сам понять неспособен. Тора ведь рядом, так чего еще желать?

Разве чтобы музыка при его появлении не менялась.

— Тора, тебя больше не обижают?

— Нет.

— Тебе не плохо здесь?

— Нет. — В ее голосе тень удивления.

— Может… тебе что-нибудь нужно? Или не нужно, но хочется?

— Спасибо, у меня все есть.

А с собственными желаниями Тора разобраться пока неспособна. Она долго выбирала платья, не из-за того, что была капризна, но потому, что отвыкла делать выбор. И в конце концов пришла к нему.

Ей нужно было знать, что нравится Виттару.

Тора не желала ошибиться.

И сейчас вновь действовала по правилам.

Ванна и мягкие полотенца, наконец избавленные от цветочной отдушки, — Виттар и словом не упомянул, что она ему не по вкусу, но девочка сама догадалась. Столик, накрытый для двоих.

Свечи.

Белый костяной фарфор и столовое серебро.

Неторопливая беседа ни о чем, от которой, однако, становится легче. Его постель и свежее белье. Мягкий батист ее ночной рубашки. И такая уже привычная робость, словно каждый раз Тора заново принимает то свое решение. А Виттару нравится дразнить ее.