Кровь ворона - Прозоров Александр

— Коли из Хорезма уйдем, так всё едино в землях Черных ханов нас поймают и в другое место продадут, — хмуро ответила одна из женщин.

— Ну, хотите, я вас и через соседние земли проведу?

— А детей моих ты потом кормить станешь? Как я троих выращу? Здесь я останусь. Авось, не прогонит новый хозяин. Хоть рабыней, а рядом с детьми оставит.

— И я детей не брошу. И я… — решительно ответили еще две женщины.

— Ну, ладно, бабы, — отвернулся от них Середин. — Им с детьми на руках податься некуда. А вы чего молчите, мужики? Неужто домой никто попасть не хочет?

— Не уйдем, — ответил пожилой невольник из задних рядов. — Через пустыню не пройдешь. А коли и пройдешь, всё равно поймают. У стражи глаз наметанный, враз беглых опознают. Хоть по одному пойдем, хоть вместе, а силы у стражников завсегда больше будет. Или на кол посадят, или побьют, ежели не сдашься.

— Какая разница? — взмахнул саблей Олег. — Уж лучше в бою голову сложить, чем в рабстве всю жизнь гнобиться! Мы им покажем, почем кровушка наша в сече стоит! До гроба запомнят!

От подобного предложения двое задних неволышков аккуратно протиснулись в калитку и смылись в сад. Остальные тоже промолчали.

— Да вы чего, мужики? — не понял Середин. — Вы чего, свободы не хотите? Дома своего увидеть не желаете? Жусуп! Чего молчишь? Домой пойдешь?

— Нет у меня дома, северянин. Арабы сожгли, когда на Пешхены шли. Жену и детей угнали, сад на дрова для костров порубили. Куда я пойду?

— А ты? — ткнул саблей в грудь другого Олег.

— Я уж и забыл, где мой дом, северянин, — покачал головой пожилой невольник.

— Ты?

— Зачем мне возвращаться, северянин? — скривился третий. — Мне на урезе своем всё едино те же канавы копать, сад поливать, землю пахать, плоды от зари до зари собирать. А еще бею отступные дай, хану в казну дай, за воду заплати… Дети есть просят, жена за бедность пилит. Не пойду, северянин. Хочешь — оставь, хочешь — тут убей. Всё едино стражники в пути зарубят. Чего зря ноги топтать?

— А ты? — спросил Середин ободранного мальчишку лет четырнадцати. — Ты же малой еще, вся жизнь впереди. Ужели в рабстве провести ее хочешь?

— Не помню я уже, откуда пригнали, северянин, — утер невольник загорелой рукой нос. — Куда пойду?

— Хочешь, с собой возьму? На Русь отведу, к делу пристрою.

— Да, счас! — гордо вскинул подбородок раб. — В лесах ваших ноги ломать, в ямах грязных жить и мясо сырое жрать? Нет уж, я лучше в Хорезме останусь! Здесь сосредоточие мира, здесь великая страна! Так я отсюда в ваши варварские углы и пойду! Не дождешься. Здесь, милостью досточтимого Барсихана, мы сыты всегда и под крышей живем. А вы там с голоду пухнете и друг друга в холода поедаете.

Середин попятился, развернулся к гарему, указал саблей на самую маленькую из женщин. Судя по телосложению — еще девочку:

— Ты! У тебя, думаю, детей еще нет, дома не забыла. Пойдешь со мной?

— И не забыла! — гордо ответила та. — Не забыла, как мать от зари до зари то у котла, но у кизяка, то козам хвосты крутит, а мы с сестрами навоз сушиться таскаем. Это здесь я в шелках, на коврах сижу, сласти ем. А там, кроме лепешек с творогом, и не знала ничего. Барсихану любимому ноги целовать стану, в могилу с ним лягу, в рабство пойду, коли повелит, а назад не вернусь!

— Пошли вон! — рявкнул на баб ведун и краем глаза заметил, как в сад выскочили еще несколько рабов. — Куда? За стражником? Ведите, я ему тоже кишки выпущу!

Середин понимал, что караульный возле рабов остался, наверняка, один. Да даже если и двое — он справится.

— Ну что, мой дорогой Барсихан? — подошел ведун к хозяину и, опершись ногой о край, слегка покачал колоду. — Думал я, змея ты подколодная. А оказывается — отец для всех родной.

— На Навруз мясо всем рабам досточтимый Барсихан дает, на Курбан-Байрам плов для всех варит, — неожиданно с гордостью подсказал мальчишка. — Вы там и не знаете, что это такое!

— Вот, — согласно кивнул Олег. — Так что же у нас получается? Наверное, вот что… Видишь седло у ворот? Это тебе выкуп за меня. Не очень большой — но ведь за раба, склонного к бунту, много и не дадут, правда? Так что я с тобой отныне в расчете. А ты… — Ведун аккуратно пропорол кончиком сабли вздутие на кушаке с левой стороны и поймал выпавший кошелек. — А это мне за работу. Моя работа ценится очень высоко, разве я тебе не говорил? Ах да, ты же не спрашивал. Работал я на тебя что-то недели три… — Олег взвесил в руке кошелек. — Пожалуй, маловато. Жусуп, ступай в конюшню и оседлай коня. Зорди, а ты иди в дом и найди мне хорошую хозяйскую рубаху, какой-нибудь плащ и чалму. А то мою одежонку немного испортили.