Основатель - Бычкова Елена Александровна

Последняя мысль заставляла нервничать больше всего, даже при учете того, что Миклош знал – сестре никогда и ни за что не взять то, что принадлежит только ему.

Он спустился на первый этаж, заглянул в ближайшую гостевую комнату, но Рэйлен не обнаружил. Девушка сидела на полу в библиотеке, положив себе на колени книгу и пытаясь с помощью пальцев, ладоней и усердия создать «Темный тлен».

– Ничего не выйдет, – сказал господин Бальза, садясь в кресло напротив. – Хотя, конечно, похвально, что ты, в отличие от многих из твоего поколения, не забросила занятия и продолжаешь пытаться совершенствоваться.

– Что я делаю не так? – нахмурилась рыжеволосая. – Почему не получится?

– Потому что это высшая магия Нахтцеррет. И здесь ловкость пальцев имеет ничуть не меньшее значение, чем твоя сила. Так что тренируй руки. Миниатюрная работа ювелира, к примеру, очень помогает. Или игра на скрипке. – Он усмехнулся.

– Могу я задать вопрос, нахттотер?

– Ну, разумеется. Иначе зачем я здесь? – Он не скрывал иронии.

– Вы всегда пользуетесь «Бледным тленом» и никогда «Темным», хотя здесь написано, что последний намного мощнее и отражает большинство заклинаний. – Она водила пальцем по строчкам. – В том числе и ментальных, как у Даханавар. Почему же вы предпочитаете более простое и менее надежное заклинание?

– Разгадка на поверхности, Цыпленок. Потому что я не умею. – Он посмотрел в ошарашенные глаза ученицы Йохана и искренне рассмеялся. – Представь себе. Этим знанием смог овладеть лишь Луций да немногие из тех, кто был до него.

– Есть какой-то секрет? – заинтересовалась ученица Чумного.

– Предрасположенность. У тхорнисхов прошлого она была. У нас – нет.

– Да. Йохан как-то вскользь упоминал о чем-то таком.

– Ты жалеешь о его гибели? – поинтересовался Миклош.

Девушка нахмурилась, отложила книгу:

– Если я и жалею… что потеряла его, то меня утешает, что он погиб не напрасно. Защищая вас, нахттотер. Йохан умер, как настоящий ландскнехт. О такой смерти он мог только мечтать.

Господин Бальза благосклонно кивнул – подобные слова он воспринимал как должное. Разумеется, любой из Золотых Ос должен считать честью умереть за своего нахттотера и никак иначе.

– Нахттотер позволит, если я спрошу еще?

– Позволит, – благосклонно кивнул Миклош, поправляя манжеты на ослепительно-белой рубашке.

– Почему мы бездействуем? Почему не пойдем в «Лунную крепость», не перебьем этих тварей и не возьмем то, что принадлежит нам по праву сильного?!

Ее темные глаза горели лютой ненавистью, и Миклош, который собирался разозлиться за то, что его критикуют, смягчившись, ответил:

– Потому что они, все вместе, не слабее нас. Я уже успел убедиться, что Хранья полна сюрпризов, и не спешу играть с ней в открытую, даже несмотря на то, что, безусловно, смогу согнуть ее в бараний рог. К тому же ты забываешь о Лигаментиа. Что, если она все еще водит их вокруг пальца? Ты предлагаешь мне сражаться с Иноканоаном и Соломеей?.. Пф! Все! Все! Хватит вопросов! Читай свою книгу, а решения о том, как действовать – предоставь мне.

Она извинилась и ушла, оставив господина Бальзу в одиночестве. Тот поискал взглядом карандаш и бумагу, не нашел их и отправился в кабинет. Сел за стол, зажег лампу, на мгновение задумался, крутанув карандаш меж пальцев, и начал рисовать.

Сегодня у него выходили сплошные сугробы, елки и бегущие под ними тени – волки. У господина Бальзы начал созревать план.

Когда вернулась Норико, он как раз закончил работу. Вместо того чтобы отправить рисунок в мусорную корзину, Миклош выдвинул ящик стола, достал булавку и прикрепил свои «мысли» на стенку перед собой.

Норико, облаченная в изумрудное платье, с таинственной улыбкой вошла в кабинет. На этот раз ее духи благоухали египетским жасмином и магнолией, которая утонченно гармонировала с кориандром, шафраном и янтарем. А вот от свертка в ее руках пахло несколько иначе – кровью.

– Господин уделит мне минуту?

– Не припомню, чтобы раньше ты интересовалась трофеями. – Он ткнул карандашом на сверток.

– Только уникальными. – Ее глаза смеялись.

Он, заинтересовавшись, поманил ее к себе, на всякий случай ворчливо предупредив:

– Не запачкай мне ковер.

Норико, развернув полотно, отошла. Миклош сложил руки на столе, положил на них подбородок и стал рассматривать отрубленную голову. На его лице появилось выражение презрительного любопытства.