Рим. Книга 1. Последний Легат - Врочек Шимун

Я говорю:

– Ну!

– Что всех нас скоро убьют. В Германии не останется ни одного живого римлянина.

Я смотрю на изуродованное судорогой лицо германца.

– Это правда?

Мертвый германец смеется – словно прекрасно меня понял. Снова начинает говорить. Я слушаю.

– Всех убьют. Мы оскорбили богов, – переводит Тит Волтумий. – Тиваз сказал, что на нас падет гнев богов. Один человек приходил и говорил, что так будет. Это посланец, боги выбрали его. Это особый человек… хм, человек с чужим лицом? Как-то так.

Германец рычит и булькает. Глаза – мертвые – сверкают гневом.

С «чужим лицом»? Это в маске, что ли?

– Римлянам вспорют животы и вытащат кишки, чтобы сжечь на алтаре Тиваза. – Центурион говорит бесстрастно, словно его это не касается. – А римским судьям вырвут их змеиные языки.

Я молча гляжу в глаза варвара. Желтый оскал мертвеца вспыхивает в синеватом свете молний. Я опускаю взгляд и вижу, что из раны германца снова течет кровь. Черная, блестящая. При очередной вспышке молний она кажется желтой.

– Кто его убил? – говорю я. – Я хочу знать. Это он может сказать?

Старший центурион смотрит на меня. Брови заломлены, скорбные складки пролегают от крыльев носа до губ. Он выглядит почти старым. Ему сорок с лишним лет… Тит моргает.

– Хорошо.

Он снова говорит германцу что-то на рычащем, хрипящем, плюющемся языке. Обычно звучный голос Тита звучит глухо, как из-под земли.

Я жду.

«А римским судьям вырвут их змеиные языки…»

Берегись, Ликий Пизон. Смешно.

* * *

Поднимается ветер. От треска гнущихся деревьев, бешеного шелеста листьев вокруг такой шум, что я почти не слышу слов. Вспышка молнии раскалывается небо на сотни кусков. Это как засохшая, старая, облупившаяся фреска. Рисунок кровеносных сосудов на плоти черного неба…

Синий – цвет смерти.

– Легат!

– Да, Тит.

Раскаты грома столь оглушительные, что ему приходится кричать.

– Он сказал, что это не так важно! Но это был какой-то германец… херуск или хавк! Он точно не знает. Но самое главное…

– Что?! – Меня качает ветром. Напор воздушной среды (эфира!) настолько сильный, что мне приходится наклонить голову и встать против ветра. Гроза, когда доберется сюда, будет совершенно чудовищной.

– Он говорит… я не знаю, как это…

Вспышка молнии. Раскат грома заглушает слова Тита.

– Что?! – кричу я.

– Неполный человек. Я не знаю, как это перевести…

– Ну!

Германец с усилием поднимает руки и что-то показывает. Из его пробитых запястий сочится темная кровь, капает на землю. Германец делает жест, словно отрубает себе кисть, и смеется.

Центурион говорит:

– Он хочет сказать…

– Не надо, я понял. У него не было одной руки, верно?

Тит поднимает взгляд на меня, потом кивает.

– Да, легат.

Однорукий германец. Которого я видел на рынке. Он сбежал, прихватив с собой меч легионера. Мятежник, а теперь еще и убийца. Может быть, он один из тех, кто заманил Луция в ловушку.

Зачем добивать распятого германца, как не затем, чтобы скрыть следы?

– Вы его знаете? – спрашивает центурион. – Человека без руки?

Я киваю. Потом спохватываюсь. Отчего я так уверен? Это мог быть любой другой однорукий. Точно. Хотя бы тот тип, которому Арминий отрубил кисть на рынке. Ну, это вряд ли.

– Зачем ему было убивать вашего раба?

– Думаю, ему нужна была вещь, доставшаяся мне от брата. Поэтому он проник в мою комнату. А тут входит старик… Это если двумя словами. Все просто.

Молчание. Вой ветра.

– Сложное сделать простым, – говорит Тит наконец.

– Верно, старший центурион.

* * *

Германец откидывается, дышит все чаще. Дыхание прерывистое и сиплое.

– Что с ним?

– Он истекает кровью, – говорит старший центурион.

Я вижу, что это правда.

Пурпурная, почти черная кровь течет из ран в его запястьях, из колотой дыры под ребрами. Я опускаю взгляд. Германец практически сидит в луже собственной крови. Он хрипит.

– Будьте вы прокляты, римляне, – переводит Тит бесстрастно. – Передайте моей Хельге… Это, видимо, его невеста… Что я… Что? – Он поворачивается к гему. – Что передать-то?!

Нет ответа. Германец валится набок и замирает. Голова медленно опускается на грудь. Глаза широко раскрыты, огонек жизни в них медленно гаснет. Кончено. Сначала я не понимаю, что случилось. Потом…

Не сметь умирать! Я еще не спросил про своего брата.

Мертвые все должны знать.