Ведьмины байки - Громыко Ольга

– А что это вы, – спрашиваю, – тут делаете?

Прасковья Лукинишна как меня услыхала-увидала, так руками и всплеснула, слезами залилась:

– Василисушка, а мы уж не чаяли тебя живой увидеть, думали, ты с перепугу за ворота выбежала!

И давай меня обнимать-целовать, я едва руку с огурцом в сторону отставить поспела.

Прочая челядь тоже носами хлюпает-подвывает, воевода пот с лица утирает, а Кощеев взгляд шальной мне еще по свадьбе знаком. Мне аж неловко стало: стоит перед ними девка босоногая, простоволосая, в белой ночной сорочке, в руке – огурец громадный, надкусанный, и рассолом от той девки разит нестерпимо.

И было бы чего бояться – крысы мелкой, огня обманного!

– Накось, – говорю, – подержи!

Всучила Кощею огурец обгрызенный, а сама за клетку золотую, подарок свадебный, – и к жар-крысе. Накрыла ее клеткой, дно задвинула. Комната сей же час пылать перестала, ровным светом озарилась.

Кощей так с огурцом и стоит, передоверить никому не решается, да вдруг как напустится на меня:

– Ты где посреди ночи шляешься, перепугала всех мало не до смерти?!

Я в долгу не осталась:

– Помрешь ты без меня, как же! Вдругорядь к батюшке посватаешься, он те новую жену подберет – всем басурманам на устрашение!

А Кощей мне в ответ:

– Правда твоя, скорей бы уж я овдовел, никак дождаться не могу! Подсобить чуток, что ли?

Я в отместку как хлопну у мужа перед носом дверью опочивальни – пущай теперь он об нее пятки отбивает! Кощей перед челядинцами позориться не стал, ушел к себе без слова единого, а там и остальные разошлись, женоубийства не дождавшись.

* * *

Утром Кощей с воеводой за столом о ночном переполохе судят-рядят.

– Я специально глянул – ставни изнутри заперты, а нор-щелей в опочивальне отродясь не бывало! – говорит Кощей, от щуки заливной, Прасковьей Лукинишной поднесенной, привычно отмахиваясь.

Интересно, думаю, что он с огурцом моим сделал? Выкинул, поди.

– Выходит, кто-то в клетке ее принес да в комнату и подпустил! – горячится воевода, кулаки сжимая. – Вот напасть, уже и в тереме покою нет!

– Как будто он был когда-то… – качает головой Кощей. – Пес не лаял, ворота не скрипели, а злодей в опочивальню прошел невозбранно… Не там мы ищем, Черномор… – И на бабку эдак пристально, недобро глядит.

Перепугалась бедная стряпуха:

– Окстись, Костюшенька, что ты такое удумал?! Куда ж мне, в мои-то годы, за царевнами с сабелькой наголо бегать?!

Кощей лоб нахмуренный расправил, улыбнулся, на левой щеке ямочка задорная заиграла.

– Да это я, Прасковья Лукинишна, смотрю, что ты примерилась мне цельную курицу на тарелку положить. Поставь на место блюдо, захочу – сам возьму.

– Захочешь ты, как же! – ворчит стряпуха и норовит-таки Кощею курицу подложить. – Прежде рак на горе свистнет! Какая там курица – цыпленок махонький, и пяти фунтов не потянет…

– Не до еды мне сейчас, – говорит Кощей, улыбку пряча, – ночь не заладилась, и день наперекосяк начинается. Прискакал из степи гонец, принес весть черную: хитрые басурмане, как и обещались, наших купцов не трогают, а иноземных давеча подчистую вырезали и товары их себе забрали. А товары-то – шелка заморские, раньше их кораблями возили, но уж больно долго и дорого оказалось: за морем телушка – полушка, да рубль – перевоз. Только-только по степи торговый путь наладили, ан басурмане возьми да ордой своей тот путь перекрой – ни пройти, ни проехать. Дань просят непомерную, а кто упирается – все забирают и самого рубят до смерти. Надо ехать, разбираться.

– Дружину созвать или отряд малый? – спрашивает воевода.

Кощей головой качает:

– Никого не надо, и сам дома посиди – вызнай, коли сможешь, как злодей в терем проник, нет ли где подкопа за оградой. На дружину снаряженную басурмане только озлятся, отряд же супротив орды, буде что, все равно не выстоит. Один поеду. Вот только Василису с собой прихвачу – пускай хан видит, что я кольцо не ради виду на палец вздел.

А я на Кощея с ночи злая, никак в толк не возьму, за что он на меня ополчился – огурца пожалел, что ли?

– Ты же, – говорю, – давеча вдоветь надумал, а теперь жена сызнова понадобилась, басурманина главного задабривать? Не поеду, не заставишь!

– Тебя заставлять – себе дороже, – отвечает Кощей, из-за стола вставая. – Потом сраму не оберусь, коль при басурманах и мне шиш сложишь. Сиди дома, воля твоя.

Дался ему этот шиш!

Ушел Кощей, стряпуха на меня ворчит: