Армагеддон. Крушение Америки - Бурносов Юрий Николаевич

– Чувак, тут война, если ты не заметил. Был бы ты в гетто…

– Отстань ты от меня со своим гетто! – рявкнул Шибанов так, что негр отшатнулся. – Не жил ты в Кирове при Ельцине.

– А что такое Киров? – только и смог пробормотать опешивший рэпер…

«Виннебаго» выглядел покинутым, но Атика тут же появилась из-за груды камней в нескольких футах от дома на колесах. За ней выглянула мордочка Мидори, блестки платья ослепительно сияли на солнце. Боль в треснувшем ребре ее больше не беспокоила, не потребовалось даже обезболивающее, запасливо прихваченное Ростиславом в разграбленной аптеке вместе с антибиотиками, аспирином, бинтами и прочим медицинским скарбом.

– Надо найти девочке нормальную одежду, – сказал Манчини, подходя к фургону и кладя рюкзак на ступеньку. – Тут все же не бульвар Сансет.

– Все в порядке? – осторожно спросила Атика, почему-то глядя на Шибанова. Видимо, на лице у хоккеиста было написано, что не все, далеко не все теперь в порядке. Тем не менее, он улыбнулся и сказал:

– Все хорошо. Наши победили.

Негр уже возился в холодильнике – видимо, хотел вознаградить себя холодным «будвайзером» за успешное участие в боевой операции.

– Разберите, пожалуйста, что там в рюкзаках, – попросил коп Атику и Мидори, после чего поманил Ростислава пальцем:

– Расти, нужно поговорить.

Они отошли за кабину, в тень, и Манчини протянул хоккеисту открытую пачку сигарет. Ростислав покачал головой:

– Не курю.

– Напрасно, хорошие сигареты… Слушай, Расти, я тебя не совсем понимаю. Ты вроде был не против, когда меня позвали присоединиться к вашему отряду. В гараже Тодда ты повел себя немного неправильно, ну да ладно, я списал на аффект. Но сегодня… Ты не хочешь испачкать руки?

– Я не понимаю, зачем нужно было убивать этого Трейси, ковбоя, – упрямо сказал Шибанов.

– Затем, чтобы этот ковбой Трейси не убил меня, тебя или нашего черномазого приятеля.

Слово «черномазый» неприятно кольнуло Ростислава.

– Джей уже черномазый?

– Извини, – пробормотал Манчини, закуривая. – На самом деле я спокойно к ним отношусь, но работа в участке… Это, считай, профессиональный термин.

– Ладно, проехали. Так что я сделал неправильно?

– Ты свалил грязную работу на меня. Подстрелил ковбоя, но добивать не стал. Хотя понимал, что рана смертельная. Тебе было бы легче, если бы он сдох там в страшных мучениях?

– А зачем ты застрелил второго? Для чего ранил толстяка, он был явно безобиден?

– Ты сам ответил на свой вопрос, Расти. Второй был опасен, он рано или поздно выкинул бы какую-то штуку. Толстяка я ранил, чтобы напугать остальных. Если ты не заметил, я всего лишь прострелил ему мякоть икры. Даже кость, полагаю, не задел.

Шибанов молчал, ковыряя ногтем отслоившуюся чешуйку серебряной краски на радиаторе.

– Я хочу попросить об одном, Расти. Я против тебя ничего не имею, но я – коп. А ты – хоккеист. Остальные вообще не в счет, включая Джея с его постоянными россказнями о подвигах в гетто, в котором он, по-моему, и не жил-то сроду. Поверь, я лучше знаю, когда нужно стрелять.

Полицейский внимательно смотрел на Ростислава, не обращая внимания на длинный столбик пепла, собравшийся на кончике сигареты. Наконец, столбик отвалился и упал на песок.

– Я понял, – глухо произнес Шибанов. – Но я не привык убивать, Рик. Одно дело – заехать кому-то в челюсть на хоккейной площадке. Это часть шоу, мне за него платят. И совсем другое – убивать людей. Причем не из чувства самосохранения, это я еще мог бы понять… Просто убивать. По ситуации. Потому что так лучше.

Манчини с сожалением раздавил окурок о бампер «виннебаго» и сказал:

– Убийство тоже стало частью шоу, Расти. Шоу, главный приз в котором – не миллион баксов, а твоя жизнь.

И тут внутри фургона громко завизжала Мидори. Оттолкнув полицейского, Ростислав бросился туда и влетел в дом, едва не застряв в дверном проеме:

– Что?! Что случилось?!

Девочка стояла, испуганно прижав ладони к губам. Перед ней на полу, среди вещей, высыпанных из рюкзака – подтаявших шоколадных батончиков, презервативов, патронов, дешевых газовых зажигалок и банок с консервами – лежала связка человеческих ушей, покрытых запекшейся кровью.

– Я же сказал – шоу, – бесстрастно закончил их прерванную беседу Рик Манчини, поднимая уши за бечевку и выбрасывая их вон.

…Четверо суток спустя Ростислав Шибанов лежал, укрывшись за толстым стволом упавшего бука. Он не мог поднять головы, потому что на малейшее движение стрелок, засевший в охотничьем домике, реагировал моментально. Последняя пуля вспорола кору совсем недалеко от его головы, и теперь хоккеист вжимался в землю, чтобы спрятаться от снайпера.