Поводыри на распутье - Панов Вадим Юрьевич

– Ну что, говорить будешь?

– Не стал.

– Химию использовали? – уточнил Мишенька.

– Вы ведь запретили.

Щеглов кивнул. И тут же поинтересовался:

– По голове били?

– Только по лицу. – Дознаватель поерзал под неподвижным взглядом Мишеньки и уточнил: – Не сильно.

– Ему было больно?

– Конечно.

– Очень хорошо. Готовьте дело на… – Щеглов помолчал. – На три года Африки.

Дознаватель удивленно посмотрел на начальника. Не ожидал, что с мелким ломщиком обойдутся настолько круто. Рудники и каменоломни старинного образца. Каторга СБА, предназначенная для неисправимых. Для тех, кого корпорации не желали больше видеть.

– Три года Африки?

Для нормального человека это означало смертный приговор.

– У вас не хватает материалов для обвинения?

Квадратные линзы очков блеснули безжизненным светом. Дознаватель знал, что глаза у Мишеньки серые, но сейчас их не было видно: они растворились в стекле.

Без сглотнул и, чувствуя, как стекает по спине струйка холодного пота, кивнул:

– Все в порядке, хватает. Я… – Кашлянул. – Я сделал запись убийства. Как вы говорили… и свидетели есть. Для суда вполне…

– Вот и замечательно. – Щеглов растянул губы в вежливой улыбке. – Будем считать, что дело закрыто.

– Надень ожерелье, красавица! – щедро предложил Митроха. – Клянусь, оно тебе пойдет.

– Какая прелесть!

Обнаженная Лика вскочила с кровати, схватила украшение, чмокнула канторщика в щеку и направилась к зеркалу.

– Мит, помоги застегнуть.

– С удовольствием.

Бобры пристроился сзади. Послышалось негромкое хихиканье женщины. Сидящий в кресле Хосе кисло поморщился.

Происходящее раздражало испанца. Его приняли не в гостиной, а в спальне. Причем если небритый канторщик все-таки соизволил прикрыть чресла, натянув шаровары, то Лика демонстративно осталась голой. Не стесняясь, трясла полными грудями и вертела задницей. Хороша супруга, нечего сказать. И ее воркование…

– Дорогой, это настоящие изумруды?

– Разумеется, – подтвердил Митроха.

– И сертификат от ювелирной фирмы есть? – поинтересовался Хосе.

Вопрос остался без ответа.

– Мне кажется, это старинная работа.

– Двадцатый век, милая.

– Осталось от бабушки? – съехидничал испанец.

– Ты мою бабушку не тронь, – рекомендательным тоном произнес Бобры. – Я ее помню – святая женщина.

– Я просто так спросил. Из интереса.

– Просто так в Анклавах даже кошки не родятся, понял? Только за деньги.

– Чего ты грубишь? – нахохлился Родригес.

– Хосе, – лениво произнесла Лика, не отводя глаз от своего отражения в зеркале. – Замолчи, пока ОН тебя не заткнул. Или ты не понимаешь, что здесь тебе Мартин не поможет?

Кошелев остался на первом этаже канторы, в холле, в компании боевиков. Да даже если бы он сидел за дверью, то вряд ли вступился бы. Не тот случай.

У Родригеса заходили желваки, но обиду он проглотил. Не ответил.

Зеленые камни превосходно смотрелись на смуглой коже испанки. Митроха поцеловал женщину в шею, погладил грудь – Лика чуть улыбнулась, – отошел от зеркала и плюхнулся в кресло. Зевнул. Почесал подбородок. Снова зевнул и потянулся:

– Непростая выдалась ночь.

Хосе, который отлично видел темные круги вокруг глаз Лики, промолчал. Митрохе понравилась покладистость собеседника. Канторщик заложил руки за голову и ухмыльнулся:

– Ты не думай, приятель, мы полночи другими делами занимались – арабов мочили… А, чтоб меня! Извини, забыл, что ты тоже араб.

И заржал над собственной шуткой.

– Я испанец, – хмуро сообщил Родригес.

– Да вы, европейцы, все на одно лицо.

Женщина вернулась на кровать и устроилась на подушках, приняв весьма соблазнительную позу.

– Лика молодец, – продолжил Бобры. – Из «молотка» шарашила – не всякий мужик так сможет.

– Не думал, что ты кровожадна, – заметил Хосе.

Госпожа Родригес улыбнулась и переменила положение бедер, открывая Митрохе более занимательный пейзаж. Господин Родригес изо всех сил делал вид, что происходящее его ничуть не задевает.

– Как вы считаете, Митроха, карнавал не отменят?

– Из-за чего? – удивился канторщик.

– Так ведь бунт.

– Ну, постреляли, ну и что? – Бобры в очередной раз зевнул. Родригесу, говоря откровенно, давно надоело разглядывать луженую глотку и золотые зубы канторщика, но, будучи человеком воспитанным, а главное, благоразумным, он воздержался от замечаний. – Пойми, Хосе, бунт, он ночью был. И вчера тоже. А карнавал – сегодня. Люди год ждали. Верхолазы тысячи юаней на костюмы потратили. Актеров со всего мира согнали, певички там, танцовщицы, проститутки. Все как положено сделали, вложились конкретно… Так что Мертвому башку снесут, если он хотя бы предложит отменить Бал. Думаешь, почему безы так оперативно действовали и даже нашу помощь приняли? У них приказ был: чтобы к утру о бунте помнили только репортеры.

– А как же безопасность?

– Обеспечат, – махнул рукой Митроха. – А потом, кто рискнет бузить? На карнавале столько народу деньги делает, что отморозков разных, типа террористов, или грохают заранее, или конкретно предупреждают: создадите проблемы – серьезно пожалеете.

– И всегда было тихо? – уточнил Хосе.

– Лет пятнадцать назад фанатики из Фронта Независимости Бургундии бомбу взорвали, – припомнил Бобры. – Так их всем обществом мочили. Мы, стало быть, тута, кого нашли. А Мертвый гонцов по всему миру слал. Нету с тех пор Фронта. Не осталось. – Гыгыкнул. – Пропала Бургундия на хрен.

– Радикально, – задумчиво протянул Родригес.

– А к чему ты этот разговор завел?

– Беспокоюсь, – пожал плечами испанец. – Бунт все-таки.

– Расслабься…

– Мит, милый, ты мне подаришь это ожерелье?

– Если заслужишь, – отозвался канторщик.

– Что я тебе, собачка, что ли? – надула губы Лика.

– Ты гораздо лучше, – не стал скрывать Митроха. – Я собачек не трахаю. – И выбрался из глубокого кресла. – Поболтайте тут, я скоро.

Едва за Бобры закрылась дверь, Хосе перестал сдерживаться. Гневно посмотрел на раскинувшуюся на кровати жену и процедил:

– Шлюха!

– Бабник!

– Тебе не кажется, что это уже слишком?

– Кто бы говорил!

– Ника наша наложница, – набычился Хосе. – Мы вместе обсуждали ее приглашение, и ты не была против.

– Тогда не была, – уточнила женщина.

– Тебе нравилось спать с ней, – напомнил Родригес.

– В последнее время она трахается только с тобой!

– Ревнуешь?

– Ты постоянно унижаешь меня!

– А ты? – прорычал испанец. – Думаешь, мне приятно знать, что тебя всю ночь имел грязный уголовник?! – Он вскочил на ноги, хотел приблизиться к жене, возможно, схватить ее за руку, но Лика стремительно отодвинулась от мужа в дальний угол кровати и прошипела:

– Закричу.

Хосе замер:

– Ты серьезно?

– Вернись в кресло.

Мужчина подчинился.

– Мы вернемся к этому разговору позже, – жестко произнесла Лика. – Сегодня праздник, и я хочу как следует повеселиться.

– С этим мордоворотом? – угрюмо спросил Хосе.

– Во всяком случае, он меня хочет.

– Потому что ты самая настоящая шлюха, и твое место в борделе «Трех обезьян», – жестко произнес Родригес, глядя прямо в глаза жены.

Митроха, наблюдающий за семейной ссорой через коммуникатор, в который шло изображение с установленной в спальне видеокамеры, довольно усмехнулся.

И не обратил внимания на странный жест Лики – услышав последние слова Хосе, она на мгновение поднесла к виску левую руку.

Так, словно у нее неожиданно заболела голова.

Победа или поражение? Шаг вперед или в пропасть? Уцелеет вагон или распадется?

К чему приведет гибель Карбида?

Рус понимал, что вожак тянул ребят в никуда, как правильно сказала Пэт – под пули безов. Билет в один конец. Поэтому он не протестовал против безумного пари и приложил все силы, чтобы уговорить свамперов не винить девчонку в гибели лидера. Впрочем, это дело прошлое, время вспять не повернуть.

Но что дальше?

Как ни странно, Рус задался этим вопросом только после смерти Карбида. Не верил, что вожак проиграет? Не верил. И сейчас ломал голову над тем, что делать.

Большая часть свамперов видела в Лакри преемника, ему доверяли, его уважали, он стоял почти на равных с Карбидом, так что дело казалось решенным. Пара амбициозных уродов не в счет, если сразу обозначить свою власть и не позволить им посеять в байкерах сомнения, то шансов у них не останется.

В принципе, Рус уже приступил к укреплению позиций. Во-первых, изменил поведение. Убедившись, что Карбид мертв, Лакри сразу же начал отдавать распоряжения уверенным, откровенно лидерским тоном. Никто не протестовал, никто не оспаривал приказы. Во-вторых, взял под полный контроль финансы. Наличность вагона и так хранилась в мастерской, а вот из электронного банка Рус немедленно стер пароль Карбида – мало ли с кем он поделился этой информацией? Осталась сущая ерунда: собрать всех свамперов в мастерской, почтить память безвременно ушедшего друга и согласиться с предложением встать во главе вагона. Верный Кимура уже намекнул, что просьба обязательно поступит.