Последнее поколение - Федотова Юлия

Это в камере они были жалкими, измученными, навеки – к тому всё шло – оторванными от бесконечно далёкой родины пленниками. На корабле они снова стали собой – уверенными, спокойными, понимающими и сочувствующими. Они умели быть благодарными, и ждать соглашались столько, сколько потребуется, потому что не по принуждению – по доброй воле. Да, они уже не принадлежали к тому поколению высочайших профессионалов, опытнейших планетологов-разведчиков, что Гвейран, и откровенно любительский уровень подготовки их оказался явно недостаточным для работы в чужом и жестоком мире. Но при этом они были, в общем-то, хорошими людьми.

Охотно, будто ребёнка, они чем могли развлекали агарда Тапри, тот скоро освоился на корабле и уже посмеивался над собой, вспоминая, как робел и стеснялся поначалу. Постепенно приходил в себя Эйнер – и они больше не видели в нём своего недавнего мучителя, охотно забыли и «иезуита», и «гестаповца». Их доброе, благодарное отношение было вполне искренним, тем более, что без страшной своей чёрной формы цергард оказался вполне симпатичным юношей, милым и непосредственным, ничуть не испорченным властью.

Конечно, рановато ему было вставать и шататься по кораблю, но молодость есть молодость – не удержишь. Гвейран пытался вначале, потом рукой махнул: «Станет хуже – не жалуйся тогда!» Эйнер на это только хмыкнул – когда это он кому жаловался?

Сначала было плохо – что правда, то правда. Так плохо, что хотелось послать всех к чёрту: отстаньте, не мучайте, дайте человеку помереть спокойно. Только сказать вслух не получалось, да и смысла большого не было – всё равно не отстали бы. Потом стало ещё хуже – узнал про дядьку Хрита. Вернее, знал-то с самого начала, но до последнего надеялся: а вдруг? Раз сам каким-то чудом выжил, значит, мог и он… Долго не решался задать вопрос. Двух чудес сразу не бывает – так ответил Гвейран.

… В последний момент он успел сказать ему:

– Хочу, чтобы ты знал. Та девушка, помнишь, я рассказывал… Короче, она была родной сестрой твоего отца.

– Значит, ты мне родной дядька! – ответил он, и лицо соратника Хрита стало таким, будто он в жизни ничего приятнее не слышал. Он и умер с таким лицом.

Это было очень больно. Ещё тяжелее, чем со Сварной. Потому что с дядькой Хритом его связывали не только детские воспоминания, но настоящая фронтовая дружба. Снова хотелось помереть, но как-то пережил. Удивительная тварь – человек, ко всему привыкает… Главное, чтобы ему было, ради чего жить. И тогда он может вытерпеть очень, очень многое…

Эпилог

Два человека шли по планете, совершенно для людей неприспособленной. Неокрепшую кору её пересекали широкие разломы, и жидкий огонь плескался в них. Трещины змеились по каменистой, бесприютной равнине, что простиралась на три стороны горизонта, и только впереди громоздились безобразно-острые вершины горного хребта. В лучах багрового светила они казались чернильно-фиолетовыми, это сочетание цветов было чрезвычайно неприятно для глаз, навевало тоску и мысли о преисподней. Инфернальное впечатление усиливали многочисленные дымы, тут и там клубящиеся над трещинами. Иной раз они вырывались прямо из-под ног, обдавая идущих жаром огненных недр. На острых чёрных камнях ядовито желтели пятна серы, похожие на лишай. В атмосфере было достаточно кислорода, но нестерпимый запах сероводорода вынуждал дополнять огнезащитные костюмы дыхательными масками.

Очень быстро – в считанные минуты менялась погода. Полный штиль мгновенно сменялся шквалистым ветром, он бил в спину, валил с ног. Он нагонял страшные чёрные тучи, они проливались сплошной пеленой дождя. Тогда приходилось спешно напяливать на головы дурацкие круглые гермошлемы, потому что с неба вместо воды лилась едкая кислота, способная разъесть кожу до волдырей. Жидкость заливалась в огненные трещины, и вскипала мгновенно, равнину заволакивало густым паром, но выше колен он не поднимался, стелился по тверди, как раздавленное в лепёшку облако. Молнии полыхали в небе, вокруг всё грохотало оглушительно – раскатам грома вторил гул далёких обвалов, это было похоже на обстрел из дальнобоных орудий…

Потом тучи, гонимые верхними атмосферными потоками, уносились прочь, багровый шар вновь выкатывался на небо, и испарения поднимались к нему туманом, видимость падала до нуля. Но ветер налетал опять, раздирал туман в клочья, и снова становились, видны зубастые очертания дальних гор…