Королева Ойкумены - Олди Генри Лайон

Потому что я выбрала, и значит, я права. Выбирающий всегда прав. А сомневающийся всегда в убытке.

Кто это сказал?

Это сказал Ник. И хватит разговоров.

III

– Хочу кофе.

– Сейчас.

– Ты куда?

– За кофе.

– Ты с ума сошел? Зачем ты одеваешься?

– Ты хочешь, чтобы я спустился вниз голым?

– Вниз? Нет, ты и впрямь рехнулся. Набери на панели заказа код, возьми из «доставки» чашку кофе и принеси мне в постель. Я люблю со взбитым желтком и капелькой ликера.

– Здесь нет панели заказа.

– В отеле?

– Да.

– В номере «люкс»?

– Да.

– Нет панели?

– Нет.

– Ты издеваешься. Ну скажи, что ты издеваешься!

– Я схожу вниз, и дежурный администратор сделает тебе кофе. У него есть электрочайник. Или в баре… Тут есть бар; правда, маленький.

– Глушь. Дичь. Катастрофа.

– А чего ты ждала? Это же Кутха. И потом, ты бывала на Террафиме. Могла бы привыкнуть к гримасам цивилизации. Вернее, к ее отсутствию.

– На Террафиме мы жили в доме Гофферов. В ларгитасском квартале. Знаешь, какой у них дом? Обзавидуешься…

– Здесь будет то же самое. Когда-нибудь.

– Завтра?

– Позже. Непай – наш ровесник. Городу – двадцать один год. Его строили ларгитасцы по спецзаказу. С учетом местных реалий, цивилизационного шока, и всё такое. То, что тебе кажется дичью, для кутхов – венец прогресса. Фантастика. Стоит отъехать от Непая, и про кофе можно забыть навсегда.

– Теперь всё ясно.

– Что тебе ясно?

– Причины, по которым тебе зачтут «пребывание в горячей точке». Я бы даже сказала: «в раскаленной добела точке».

– Скорее, в «холодной точке».

– Хорошо. В замерзшей до посинения точке. И прекрати меня щекотать. Хотя нет, продолжай. Иначе тебе не зачтут «участие в боевых действиях».

– От кого я это слышу? От дочери военного советника при командующем ВКС Кутхи? От единственного ребенка капитан-командора ван Фрассена, который сейчас муштрует на орбите местных разгильдяев и лоботрясов? От наследницы доблестного офицера, променявшего кабинеты академии на «глушь», «дичь» и «катастрофу»?

– Ничего папа не менял. Ему приказали. Ты не хуже меня знаешь: группу преподавателей академии, имевших в прошлом боевой опыт, сорвали с места по приказу командования. И вот, извольте создавать с нуля военно-космические силы дикарей… Я – дура набитая. Зачем я рвалась сюда?

– Увидеть меня.

– Ничего подобного. В первую очередь я хотела увидеть папу.

– А приехала ко мне. Прямо с космодрома.

– Зря гордишься. Я приехала к тебе, потому что папа – на маневрах. В смысле, на орбите. Я просилась к нему на орбиту, но меня не пустили. Тут и подвернулся некий пижон Зоммерфельд.

– Студент-международник Зоммерфельд. Будущий полномочный посол Ларгитаса на Квинтилисе.

– Остынь. Или не остывай, так приятнее. Кто ты есть, мальчишка? Студентишка на практике. Архивный крысенок в консульстве. Получишь характеристику, отметку в личном деле – и снова за учебники. А мой папа – герой. К герою лететь приятнее.

– А если так?

– Всё равно приятнее.

– А так?

– М-м…

– Ну?

– Не мешай мне думать. И не останавливайся.

Набережную кто-то нарисовал углем и мелом. Снег во всех его видах – рыхлый, плотно утрамбованный, сухой и рассыпчатый, как горсть искр; схваченный в плен твердой коркой наста… Черный горб моста. Черные лотки с сувенирами. Белый лед на реке. Черные птицы на перилах. Белые кухлянки торговцев. Вышивка, бахрома, капюшон – Регина аж задохнулась от зависти. Шубка, купленная в «свободной зоне» космодрома, из шедевра туземной роскоши, какой казалась еще час назад, превратилась в жалкие обноски для туристов. Уловив настроение подруги, Ник клятвенно пообещал…

И опоздал.

Кухлянка – вчерашний день; Регина уже самозабвенно торговалась за капор, расшитый солнышками из бисера. Молоденькая кутха-продавщица, на унилингве знавшая пять слов (из них три «себе в убыток!»), объяснялась жестами, набивая цену.

– Чего она хочет?

– Тебя радует. Полезная, мол, вещь. Двойного назначения.

– В каком смысле?

– Праздничная, она же погребальная. Можно сэкономить на похоронах.

Разочаровавшись в капоре, Регина двинулась дальше.

У спуска с моста приютился маленький оркестрик. Карлица-варганистка, зажав в зубах инструмент, «вибрировала» в трансе. Глаза карлицы закатились, палец самозабвенно ласкал язычок варгана. Рядом с ней голый по пояс толстяк пилил смычком лук с тремя тетивами. Выла труба, свернутая из бересты. Свистела костяная флейта. Два старика-перкуссиониста творили чудеса: бубны, жужжалки, хлопушки, щелканье бичей, лишь чудом не задевающих лица прохожих…