Великий ум Марса - Берроуз Эдгар Райс

Рас Тавас сделал раздраженный жест.

– Вздор! – крикнул он. – Иди лучше туда, где будешь сохранен в интересах науки.

– Согласись с его просьбой, – обратился я к Рас Тавасу. – Я приму всю ответственность на время, пока буду извлекать из него пользу, изучая, на что он способен.

– Делай, как приказано, – огрызнулся Рас Тавас, уходя из комнаты.

Я пожал плечами. Лучше было промолчать.

– Я вполне могу убить тебя и бежать, – проговорила в задумчивости обезьяна, – но ты хотел мне помочь. Я не могу убить того, кто относится ко мне по-дружески, тем не менее, тяжело думать еще об одной смерти. Сколько же я здесь лежал?

Я обратился к истории его тела, которая была принесена и укреплена над изголовьем стола.

– Двадцать лет, – сказал я ему.

– И все же, почему нет? – спросил он себя. – Этот человек убьет меня – почему я не могу убить его до этого?..

– Это будет плохо для тебя, – сказал я, – потому что ты не сможешь отсюда убежать. Место, где ты находишься, очень глубоко под землей. Вместо бегства ты умрешь, и Рас Тавас будет, вероятно, думать о том, что не заслуживает внимания помнить о тебе, тогда как тот, кто сможет найти возможность помочь тебе несколько позже и кто намеревается сделать это, умрет от твоих рук, и окажется неспособным помочь тебе.

Я говорил тихим голосом ему на ухо, чтобы слуги не могли подслушать. Обезьяна слушала внимательно.

– Ты сделаешь, что говоришь? – спросила она.

– При первой представившейся возможности, – ответил я ей.

– Очень хорошо, – сказала она, – я подчиняюсь, веря тебе.

Через полчаса оба объекта были возвращены на свои полки.

4. Соглашение

Дни складывались в недели, недели в месяцы, а я работал вместе с Рас Тавасом, и все больше хирург сообщал мне секретов своей профессии и своего мастерства. Постепенно он позволял мне выполнять все более и более сложные функции в текущей работе огромной лаборатории. Я начал пересаживать конечности от одного объекта другому, затем – внутренние органы пищеварения. После этого он поручил мне операцию, всю, от начала до конца, на клиенте, заплатившем деньги. Я удалил почки богатого старого человека, заменив их здоровыми от молодого объекта. На следующий день я дал чахлому ребенку новую щитовидную железу. Неделей позже я трансплантировал два новых сердца, и затем пришел день – позади меня стоял лишь Рас Тавас – когда я перенес мозг старого человека в черепную коробку молодого.

Когда я кончил, Рас Тавас положил мне руку на плечо.

– Я сам не мог бы сделать лучше, – сказал он.

Он казался таким ликующим, и я не мог не удивляться этой необыкновенной демонстрации эмоций со стороны того, кто так часто гордился отсутствием чувствительности. Я часто размышлял о целях, которые заставили Рас Таваса посвящать меня в тайны его профессии, и уделять мне так много времени для обучения, но никогда не наталкивался на удовлетворительное объяснение, более правдоподобное, чем то, что он нуждался в ассистенте для текущих работ. Еще когда я одолевал письменность, я заметил, что многие работы, которыми он был занят, не давали ему возможности обучать меня, предпочитая меня красным марсианам – ассистентам. Его уверенность в моей лояльности, по-моему, не была достаточно обоснована, чтобы так глубоко передать мне все свои знания, хотя с таким же успехом он мог бы держать меня своим телохранителем и обучать одного из своего собственного народа с целью иметь для себя помощника в хирургической работе.

Но вскоре мне довелось узнать, что он имел обоснованную причину для такого поведения. Рас Тавас всегда имел продуманное решение для всего, чтобы он ни делал. Однажды ночью, после того, как мы кончили вечернюю трапезу, он сидел, смотря на меня внимательно, как часто делал, словно хотел прочитать мысли, что не был, между прочим, в состоянии сделать, к величайшему своему удивлению и досаде, так как, если марсианин не находится настороже, любой другой марсианин может отчетливо читать его мысли. Он объяснил это тем, что я не барсумец. Несмотря на это, я часто мог читать мысли и его ассистентов, когда они не были бдительны, но никогда мне не удавалось прочесть что-либо из мыслей Рас Таваса. Уверен, и любой другой не мог бы прочесть их. Он держал свой мозг на запоре, как одну из банок с кровью, и никогда, даже на мгновение, не снимал барьеров.

Он сидел и смотрел на меня в тот вечер очень долго, но меня это ни в малейшей степени не смущало, так как я привык к его странностям.