Трудная задача. Сборник научно-фантастических произведений - Порджес Артур

Невольно хочется привлечь на помощь какую-нибудь чертовщину. Собственно, именно так и поступил Артур Порджес («Саймон Флэгг и дьявол»). Что ж, давайте и мы нарисуем магический круг, впишем в него пентаграмму и начертим роковое слово «тетраграмматон»… Впрочем, повременим пока с чернокнижными экзерсисами, ибо мне пришла в голову идея иного рода! Если математика столь решительно, причем со своими порядками, вторглась, так сказать, в чужой монастырь, то почему бы и мне, писателю-фантасту, получившему естественно-научное образование, не воспользоваться непобедимым оружием чисел?

Начнем, пожалуй, с азов, с «основной теоремы арифметики», согласно которой каждое целое число представляется в виде произведения простых чисел единственным способом. Так, например, 666 = 2 x 3 x 3 x 37 и не допускает никаких перекомпозиций. Эта теорема, как следует из названия, лежит в основе высшей математики, хотя доказательство ее требует известных усилий, отчего по понятным причинам я хочу избавить читателя. Тем более, что нас интересует не столько теорема, сколько само число 666, которое, согласно мистическим толкованиям древних, символизирует врага рода человеческого. Оказывается, дьявола можно вызвать и таким способом. А это, как говорят в школе, нам и «требовалось доказать».

Перещеголяв Порджеса в искусстве демонологии, мы можем теперь легко перейти к сути его фантастико-математической юморески, ибо путь к сакраментальной теореме Ферма лежит через те же простые числа. Здесь, как нигде, уместно привести слова знаменитого матматика Годфри Харди: «Творчество математика в такой же степени есть создание прекрасного, как творчество живописца или поэта, — совокупность идей, подобно совокупности красок и слов, должна обладать внутренней гармонией. Красота есть первый пробный камень для математической идеи; в мире нет места уродливой математике».

В этом восторженном и, видимо, совершенно справедливом высказывании меня привлекло упоминание о «совокупности красок и слов». Оно прямо-таки рождено для характеристики рассказа Мартина Гарднера «Остров пяти красок». Я не знаю, как решается подобная задача в реальной топологии, но это не мешает мне восхищаться универсальностью научной фантастики, проложившей радужные мосты между могучими ветвями познания мира: наукой и искусством. Не касаясь чисто художественных достоинств произведения, в котором популяризаторская, а следовательно, побочная функция выступает на первый план, мы можем с удовлетворением констатировать, что и отвлеченную научную идею можно сформулировать на общедоступном языке. В наш век безудержной дифференциации наук, когда представители даже смежных дисциплин не всегда понимают друг друга, это имеет первостепенное значение.

Скажу даже больше: без научной фантастики едва ли возможен ныне научный прогресс вообще, ибо она надежно заполняет бреши неизбежного недопонимания между учеными, чьи подчас абстрактные изыскания не укладываются в рамки «здравого смысла», и обществом в целом. Право, следует отдать дань гибкости воображения писателей, которые вопреки невозможности создают осязаемые модели непредставимых явлений. «Непредставимых», разумеется, в обиходном смысле, ибо для математика система уравнений, матрица или ряд столь же зримо конкретны, как тела и поля для физика, как для химика — вещества, как для писателя — образ.

И все же «образ мира в слове явленный», как сказал поэт, впервые, причем с безупречной точностью, рождается из математических формул.

«Математика… одинакова у всех народов. Дважды два всегда четыре, даже в Африке». Тут с Гарднером не поспоришь, ибо он до тривиальности прав. (Сравним с распространенным — туз и в Африке туз.) Однако доказать подобную аксиому со всей строгостью едва ли возможно, и лишь посредством искусства, изящной словесности она способна утвердиться в умах людей. И это крайне важно, ибо из логической посылки вытекают следствия, затрагивающие порой судьбы человечества.

Математика буквально пронизывает все сферы общественной жизни. Топология, а в более узком плане «лента Мебиуса» породила, в частности, около сотни вполне конкретных изобретений. Вот почему я вижу в рассказах на топологические темы («Стена мрака» А. Кларка, «Нульсторонний профессор» М. Гарднера и особенно в блестящей по фантастическому реализму новелле А. Дж. Дейча «Лист Мебиуса») не столько отвлеченную игру ума, сколько целенаправленный штурм проблемы, открывающей новые неожиданные грани бытия. Даже на примере этой книги, вобравшей в себя далеко не всю «математическую» фантастику, мы можем проследить закономерное развитие идеи от ленты, названной по имени немецкого астронома и пионера топологии Августа Фердинанда Мебиуса, к более сложной «бутылке Клейна» («Последний иллюзионист» Брюса Эллиота) и уже совершенно фантастическому «надпространству» в рассказе А. Кларка «Завтра не наступит». При этом весьма примечательно, что это коллективный штурм, как бы моделирующий усилия реальных научных коллективов.