Предпоследняя истина - Дик Филип К.

– спрашивал себя Адамс. - "И где он научился так выражать свои мысли? И откуда он так точно знает, к чему приведет обработка его текста Мегалингвом и как он будет выглядеть в устах "чучела" перед телевизионными камерами? Разве этому не нужно учиться долгие годы?" У него самого немало времени ушло на то, чтобы научиться предвидеть, как написанное предложение будет выглядеть на экранах телевизоров в подземных убежищах перед многомиллионной аудиторией, изо дня в день смотревшей эти передачи и верившей передаваемым для нее текстам, называемым почему-то "печатными материалами".

Эвфемистическое название, думал Адамс, для материалов, в которых и материалов-то не было. Впрочем, это не совсем точно; отдельные места из речи Лантано казались исключением из правила. Адамс был вынужден признать, что иллюзия существования Йенси была не только сохранена, но и усилена.

– Впрочем, - сказал он Лантано, - не просто усилена. В ней есть подлинная мудрость. Она напоминает ораторские выступления Цицерона. Своими собственным речами он гордился и считал Цицерона, Сенеку, исторических персонажей из драм Шекспира и Томаса Пэйна предтечами.

Запихивая свою рукопись обратно в портфель, Дэвид Лантано хмуро ответил:

– Я благодарен вам, Адамс, за ваши слова, мне особенно приятно, что я слышу их именно от вас.

– Почему?

– Потому что, - объяснил Лантано, бросив на Адамса пронзительный, быстрый взгляд, - я знаю, что, несмотря на ваши недостатки, вы действительно работали изо всех сил. Я думаю, вы меня понимаете. Вы изо всех сил стараетесь, добросовестно, избегая кажущейся легкости и не допуская досадных оплошностей. Я уже несколько лет слежу за вашей работой и вижу разницу между вами и всеми остальными. Брозу это тоже прекрасно известно, и несмотря на то, что он "зарезает" значительную часть того, что вы пишите и не пропускает ваши тексты в эфир, он все же уважает вас. Он вынужден вас уважать.

– Ну да, - сказал Адамс.

– Вас не пугает, Адамс, что лучшая часть вашей работы "зарезается" уже на уровне Женевы? После того, как она прошла все остальные инстанции?

Вы испытывали разочарование? - Дэвид Лантано посмотрел на него. - Нет, я думаю, вы испытывали страх.

Помолчав, Адамс ответил:

– Я чувствовал страх, но не здесь, в Агентстве, а по ночам у себя на вилле, наедине со своими железками. Не тогда, когда я писал речи, или загружал их в авторедактор, или наблюдал как "чучело" их… нет, тогда я был слишком занят, чтобы бояться, но всегда, когда я оставался один…

Он вдруг замолчал, поражаясь тому, что доверил свои самые сокровенные мысли этому юному незнакомцу. Обычно йенсенисты опасаются говорить друг другу правду. Ведь любая информация о личной жизни может быть использована в непрекращающейся борьбе за право быть составителем речей для Йенси, для самого Йенси.

– Здесь, в Агентстве, - мрачно сказал Дэвид Лантано, - в Нью-Йорке мы конкурируем друг с другом, но на самом деле мы - каста, гильдия, то, что христиане называли "братством". Это ведь совершенно особый и очень емкий термин. Но в шесть часов вечера разъезжаемся в своих аэромобилях. И попадаем в пустынную сельскую местность, в замки, населенные металлическими слугами, которые двигаются и говорят, но… - Он махнул рукой. - Неуютно, Адамс, даже с самыми новыми железками. Чувствуешь тоску и беспокойство. Правда, можно взять пару железок из свиты - или сколько влезет в аэромобиль - и отправиться в гости. Каждый вечер - в гости.

– Я знаю, что многие из йенсенистов до этого додумались, ответил Адамс. - Их никогда нет дома. Я уже это испробовал, приезжал к себе в имение на ужин, а затем сразу отправлялся с визитами. - Он подумал о Коллин и живом тогда еще Лане. - У меня есть девушка, она йенсенист или, как сейчас говорят, йенсенистка; мы ездим друг к другу в гости, разговариваем. Но большое окно библиотеки моего поместья…

– Не стоит смотреть на туман и скалистый берег, - сказал Лантано, который тянется на сотню миль к югу от Сан-Франциско. Это одно из самых унылых мест в мире.

Адамс заморгал от удивления, поражаясь тому, как точно Лантано понял его слова, догадался о том, что он боится тумана; Лантано, похоже, заглянул ему в самую душу.

– А теперь я бы хотел ознакомиться с вашей речью, - сказал Лантано, поскольку вы изучили мою с необычайной прилежностью, может быть, даже чрезмерной. - Он выжидательно посмотрел на атташе-кейс Адамса.

Адамс ответил: