Пепел - Березин Федор Дмитриевич

После более половины пути он планировал в отключенном состоянии. В принципе это было предусмотрено инженерами, они явно не зря ели свой хлеб. Весь спуск он находился в герметичной капсуле, не подвластной ни холоду, ни жару, ни бескислородному окружению верхних слоев атмосферы, только силы тяготения и аэродинамика правили полупрозрачным яйцом, превосходящим размерами насесты динозавров.

* * *

Он брел, размышляя о разном, и чем сильнее на него наваливались сиюминутные тяготы и чем более неопределенность окружающей обстановки сводилась к неминуемо надвигающейся развязке, тем далее и далее его мысли уносились отсюда прочь.

Окружающий его локальный участок Вселенной был явно настроен не слишком дружелюбно. Он нарушил теорию вероятностей или, по крайней мере, свел ее к малоизмеримой величине. В обычном мире два ускорителя одновременно выйти из строя никак не могли, однако это случилось. Явная аномалия осуществилась, и именно с ним. А ведь исходя из той же вероятности, почему бы сейчас, прямо из окружающего воздуха, не материализоваться баночке охлажденного пивка? Ведь все необходимые для этого атомы вокруг имеются? Ну, может, конечно, и не все, но ведь где-то они есть? А ведь в какой-то из бесчисленных вселенных, которые плодились в первые секунды после Большого Взрыва гораздо резвее кроликов, наверняка должны же происходить настоящие чудеса, бешеные скачки антиэнтропийных процессов, должны происходить вещи неизмеримо маловероятные, ведь метагалактик, судя по некоторым теориям, просто пруд пруди, а следовательно… Но почему бы нашей, родной Вселенной не сделаться хотя бы локально очень везучей? Он уже почти чувствовал перед носом запах темного пива, может, ожидаемое чудо начало происходить, но, не добравшись до нужного числа нулей отрицательно-вероятной флюктуации, прервало процесс на середине. «К черту пиво! – подумал он с внезапной злобой. – В настоящий момент есть гораздо более важные вопросы». Запах исчез, он ощутил привкус резины вперемешку с металлом, глянул на показатель давления в баллоне: впереди предвиделось еще много-много часов единения с маской и скафандром. Ну а потом их придется снять.

Он на мгновение остановился, даже споткнулся на ровном месте. Он, как бы впервые, увидел потресканную почву под ногами. С запада дул слабый ветерок неизвестной природы, может, освежающе бодрящий, а может, неприятный – сухой. Он не мог этого чувствовать сквозь искусственную кожу-оболочку. Подсознательно используя заминку, невольно стремясь ее продлить, он осмотрел горизонт. Вокруг было довольно светло. С запада сквозь цветастые облака угадывалось медленно садящееся местное солнце, звезда Индра – старый умирающий желто-оранжевый карлик. Невысокие холмы простирались до далекого края без ориентиров. Стоило ли двигаться далее и тратить при ходьбе бесценный кислород гораздо в большем количестве, чем при спокойных лежебокских размышлениях? Но он знал: если отдаться лени и просто сидеть, осматривая окрестности, ожидая помощи извне, – очень скоро паника завладеет им целиком. Ведь надежды не было, ее не было вовсе. Пока база пришлет за ним спасатель, пройдет слишком много времени, а найти его без пеленга спасатели просто не смогут, несмотря на примерное знание координат. Они не услышат его маломощный нашлемный передатчик через парящий над планетой сверхионизационный слой.

* * *

Вообще-то на планете Гаруда, в той точке, где он сейчас находился, в настоящий момент был день. Он все еще тянулся, тот долгий местный день, в середине которого он спланировал на материковое плато. Однако и здесь близился вечер. Но для этих безлюдных мест все эти промежуточные стадии ночи и дня давно стали условностью. Лучи Индры с трудом пробивали себе дорогу до поверхности, это были уже не лучи, в процессе проползания сквозь высотные пылевые облака они давно потеряли свою прыть, а здесь, внизу, их встретила еще более плотная завеса из недавно поднятой пыльной бурей мелкодисперсной взвеси. Пилот с трудом всматривался сквозь окружающий мрак, несколько подсвеченный лившимся с неизвестного направления сиянием. Этот мир напоминал царство мертвых, по крайней мере, у человека отсутствовала тень, впрочем, так же как и у остальных живых и неживых предметов. Пилота звали Хадас Кьюм, и все окружающее он воспринимал нормально – он уже привык. Он более не заглядывал на счетчик радиации: к его показаниям он тоже притерпелся. Он брел вперед без всякой цели. Хадас уже совершенно не верил в счастливый конец этой истории. Он просто переставлял ноги, такие тяжелые и ватные, с единственной целью – оттягивать время. Когда-то мастер космопилотажа, Кьюм поставил себе цель экономить воду, вот уже сутки (земные, разумеется, а не местные) он ничего не пил. Вода была несжимаемым веществом, поэтому ее запас в скафандре не мог быть большим, в отличие, например, от воздуха. Он уже смутно понимал, что у него кончится раньше, однако воздух на крайний случай имелся в окружающем мире, пусть даже несколько зараженный, а вот вода и пища не наблюдались. Последнее, ясное дело, тоже сохранялось в неприкосновенности: употребление пищи неминуемо бы привело к глотку жидкости.