Телечеловек - Кашшаи Ференц

Итак, вернемся все-таки к выступлению. Поначалу я намеревался коснуться лишь судьбы Нилла Керсена и совершенно не затрагивать принципиальные идеологические вопросы. Однако это мне не удалось.

— Нилл Керсен мне хорошо известен как способный и скромный молодой ученый, — так начал я. И, сказав еще несколько слов о его достоинствах и положительных чертах, продолжал: — Я неоднократно подчеркивал, что превыше всего дорожу свободой личности и считаю неотъемлемым правом каждого иметь собственные убеждения…

На какое-то мгновение я запнулся, спохватившись, что невольно сам переступил границы дозволенного. Пытаясь как-то выпутаться, я пустился в дальнейшие рассуждения, чем только усугубил и без того запутанное положение.

— …Поэтому теперь мне хотелось бы сказать не столько об убеждениях Нилла Керсена, сколько вот о чем: мне кажется, свободу одной личности нельзя отстоять за счет того, чтобы упрятать за решетку другую.

Эта фраза показалась мне недостаточно убедительной, и я поспешил добавить:

— За решетку следует упрятать убийц и грабителей!

Очевидно, эти слова слушатели истолковали по-своему, так как они разразились громом аплодисментов.

Я продолжал:

— В тюрьму надо сажать тех, кто стремится достичь благополучия, преуспеть за счет других. Повторяю, я не верю, будто личную свободу одного человека можно обеспечить ущемлением свободы других людей.

С этими словами я направился на свое место под овации всего зала и, усевшись за стол президиума, вытер платком вспотевший лоб. Только заметив в глубине зала смуглого рабочего, выступавшего до меня, я вспомнил, что так и не ответил на его вопрос о методах дальнейшей борьбы. Но я почувствовал себя опустошенным и обессиленным, словно после только что перенесенной изнурительной болезни, и мечтал единственно о том, чтобы рядом сидела Лиан.

Должно быть, директор театра испытывал неловкость, так как я поминутно бросал в его сторону нетерпеливые взгляды, словно он сам вместо Лиан мог написать ответную записку. Виновато поглядывая на меня и даже будто став меньше ростом, он всем своим видом как бы говорил: «Ну что поделать?» Как же он просиял, как многозначительно взглянул на меня в ожидании похвалы — дескать, не зря старался? — когда пододвинул ко мне конверт с противоположного конца стола! На конверте довольно большого размера (помню, я еще удивился, где это Лиан сумела раздобыть конверт, не сходя со сцены) крупными печатными буквами значилось: «Профессору Бирмингу, лично. Совершенно конфиденциально!»

Вместо ожидаемой записки Лиан в конверте оказались две газетные вырезки из вечерних газет.

«Микланс Трибюн»