Безатказнае арудие - Бэнкс Иэн

Он подошел к женщине. Та бросила на него взгляд, потом поманила в глубь бара, где виднелся круглый люк.

– Сэр, меня давно уже предупреждали, что вы можете сюда зайти, – тихо сказала она. Голос у нее был безразличный, усталый. – У вас есть что мне сказать?

– Да, есть, – сказал он. – Nosce te ipsium.^[9]

Это был самый секретный код, придуманный им давным-давно, в самой первой его жизни, на тот случай, если ему в один прекрасный день быстро понадобится какой-нибудь заученный код. Этот код он не доверял никакому другому носителю, кроме своей памяти, и никому о нем не сообщал, кроме этой женщины, если, конечно, записка от его предыдущего «я», найденная в номере отеля в Ублиетте, говорила правду.

Высокая женщина кивнула.

– Именно так, – сказала она, и в ее голосе прозвучало чуть ли не разочарование. Она сняла ключ с цепочки на шее и отперла маленький ящичек, вделанный в прилавок бара.

– Вот, – она протянула ему глиняную трубку, уже заправленную. – Думаю, это то, что вам надо. – Она положила руки на прилавок и устремила взгляд вниз.

– Спасибо, – сказал он. Женщина кивнула, не поднимая глаз.

Он удалился в темную уединенную кабинку, освещенную лампадкой, вделанной в скалу стены. Вытащил свернутый в фитилек клочок бумаги из отделения, предусмотренного сбоку лампадки, зажег его и закурил трубку, глубоко затянувшись густым едким дымом.

Бар стал медленно исчезать из виду, словно его заполнял дым из трубки. Разговоры слились в гул, поднявшийся до рева, однако Сессин этого не замечал. Голова у него была как вращающаяся на орбите планета – набирала скорость, стряхивая с себя клочья атмосферы, словно излишние предметы одежды, и грозила в скором времени распасться на элементы, забросив его в космос.

Это был день большой гонки по куртине. Она проводилась ежегодно в день летнего солнцестояния и начиналась от западного барбакана, где во время гонок размещались заправочно-ремонтные пункты, а в промежутках хранилась большая часть этих огромных машин. Знамена и вымпелы колыхались над палатками и фургонами, временными постройками и заякоренными дирижаблями. На трибунах, подмостках, обзорных башнях собралась огромная толпа, время от времени криком приветствуя своих любимцев, а в горячем воздухе витали запахи пищи.

Сессин надел легкий кожаный шлем, пару защитных очков и, опустив рукава рубашки, закрепил манжеты на перчатках.

– Желаю удачи, сэр! – прокричала, усмехаясь, главный механик.

Сессин хлопнул ее по плечу, потом ухватился за трап и полез вверх сквозь влажный запах пара, с шипением исходящего из перепускного клапана, минуя штоки и колеса в человеческий рост, минуя водородные трубки и гидравлическую систему, оплетающую основную емкость, – к искривленной вершине машины. Он подал знак вниз, и трап убрали.

Он обвел взглядом пятьдесят или около того машин участников – на трибунах и в заправочно-ремонтных пунктах царило настоящее столпотворение. Каждая из огромных машин изображала какую-нибудь конкретную модель паровоза Средних веков. У него была одна из лучших, принадлежащая к самому большому и мощному классу: копия паровоза «Малле» схемы 4-8-8-4, использовавшегося североамериканской компанией «Юнион пасифик» в XX веке.

Сессин забрался в тесную кабину, размещенную слева от центра в задней части огромного локомотива, над тем местом, где у оригинала была будка машиниста. Он пристегнулся, проверил приборный щиток. Затем, откинувшись к спинке, посидел какое-то время, глубоко дыша, обводя взглядом трибуны и обзорные башни, потом посмотрел туда, где должна была находиться его жена, – в собственной башне клана, потом подумал: а пришла ли его последняя любовница, смотрит ли на него из какого-нибудь старинного дирижабля? Засвистела переговорная трубка – он включил ее.

– Готовы, сэр? – услышал он приглушенный голос главного механика.

– Готов, – ответил он.

– Тогда все. Передаем управление вам.

– Принял управление, – подтвердил он и снова перекрыл переговорную трубку.

Сердце его забилось быстрее, он рукавом отер пот с верхней губы, потом снял перчатку и из нагрудного кармана вытащил заглушки для ушей.

Руки его слегка дрожали.

Судейский дирижабль важно парил над высокой, украшенной флагами аркой, отмечающей стартовую позицию. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем флаги, висящие под дирижаблем, поменялись с красного на желтый, и толпа разразилась дикими восторженными криками.