Золотарь, или Просите, и дано будет... - Олди Генри Лайон

Захотелось наорать на нее, как в былые времена. Я с трудом сдержался. Черт дернул за язык! — последнюю строфу я произнес вслух. Бывшая восприняла это, как намек. «Не молодой, не старый…» Вместе со злобой на меня обрушилась реальность. Минуту назад между нами стояла стена. Я переживал, суетился, спешил, но не верил. «Кожан», хорек, качок с челюстью были персонажами книги. Я не писал эту книгу, даже не читал — я ее редактировал.

Неудачный оборот, тяжелая фраза…

Меня взяли за шкирку, уложили между страницами — и прихлопнули. Типографским прессом. Плоский, ломкий, как засушенный лист, я смотрел в окно на больничный сад. И боялся обернуться.

• — Я отойду печальный —
• Все вспомнил, все забыл.
• — Тебя, мой друг Татьяна,
• Так мало я любил!

• Забыто — не забыто.
• И больно. И светло.
• И то, что будет после,
• Уже произошло.

Дежурная медсестра с любопытством поглядывала на нас.

— Вот деньги, — я достал позорные триста баксов. — Больше нет. Возьми, вдруг понадобятся. Если что, я раздобуду еще.

Деньги бывшая взяла, не чинясь.

— Звони в любое время. Днем, ночью…

— Хорошо.

— Если дождешься врача, звони сразу.

— Да.

Диалог без смысла. Я такие вычеркивал. Или сокращал без жалости.

— Может, чайку? — вдруг спросила медсестра. — С коржиками?

4

Обратно он решил ехать на метро.

Минут семь пешком от неотложки до Деревянко, если не будет троллейбуса. Еще три остановки, и — здравствуй, «дорога под землю», как поет Гарик Сукачев. «Прекрати! — одернул он сам себя. — Накаркаешь! Какая еще „дорога под землю“? Антошка выкарабкается…»

Двусмысленный оборотец засел в голове. Поездом циркулировал по лабиринту извилин. «Осторожно, двери закрываются!» — и грохочущая темнота.

Троллейбусный круг пустовал. Оскальзываясь через два шага на третий, Золотарь двинулся прочь от больничного комплекса. За заборами текли звонкой капелью обледенелые ветки вишен и абрикосов. В сосульчатых «бородах» искрилось по-весеннему яркое солнце. Пускало в глаза стайки «зайчиков», желая растормошить хмурого прохожего. Человек в ответ лишь щурился с досадой и топал дальше.

Перекресток.

За светофором ждет троллейбус.

«Дорога под землю, в ступени и стены, — хриплый, бандитский голос Сукачева бесом сидел на плече. Хихикал, подначивая. — Дорога под землю, в норы железных кротов…»

— Попал! — молодецки заорал в ухо краснощекий крепыш. Он хотел крикнуть что-то еще, но поперхнулся и закашлялся. Золотарь шарахнулся от идиота, едва не угодив под колеса. Он уже нырял в нагретое телами, душное нутро троллейбуса, когда в спину долетело:

— Попал… кхы-кхы!.. ПАПАЛНЕНИЕ счета!

Впервые за сегодняшний день Золотарь улыбнулся. От тряски и духоты его развезло, как пьяного. Он едва не проехал свою остановку — вскинулся в последний момент, расталкивая народ, вывалился наружу…

«Дорога под землю, в норы зеленых змей, дорога под землю, в Ад!»

В метро он неожиданно успокоился. В переполненном вагоне «я» исчезло, теряя неповторимую индивидуальность. Боль? страх? ожидание? — все растворилось горсткой соли в бочке воды. Пассажир, человек без лица.

Один из.

Равнодушен, как Кей, сложивший из льдинок слово «вечность», он глядел на толчею курток, дубленок и шуб. Глаз вычленял из общей «пассажирности» тех, кто даже в людской каше закуклился в особый, личный кокон. Пышная дама уткнулась в карамельный «покет» Донцовой. Очкарик, вдавлен в угол соседом-амбалом, прикипел взглядом к дракону на обложке «Фэнтези-2009». Верзила в ветровке, легкой не по сезону, азартно терзал кнопки мобильника. Телефон в ответ разражался немелодичными трелями.

При известной доле воображения в них можно было распознать выстрелы. Пиф-паф, ой-ой-ой, привезли меня домой…

…застиранные простыни. Капельница. Кислородная маска. По экрану ползет зеленый червячок. Дергается из последних сил…

Он столько раз видел это в кино, что на миг поверил: да, я побывал в палате Антошки. Это его червячок. Его капельница. Призрак больницы, мелькнув в черном стекле дверей, сгинул без остатка. Дыхание сбилось, уши заложило пробками, как в самолете. Стоявший рядом старик повернул голову: кто это тут сопит? Он кивнул старику: все в порядке. Нервы. Извините.