Искатель. 1966. Выпуск №2 - Тарский Юрий

— Нy, выходи! — Она швырнула в замочную скважину щепоть порошка. — Ах, так! — прошипела она. — Хорошо же, я сама войду!

Она повернула дверную ручку пальцами цвета грецкого ореха сперва в одну, потом в другую сторону.

— Господи, о господи, — воззвала она, — распахни эту дверь настежь!

Но дверь не распахнулась; тогда она кинула еще чуток волшебного порошка и затаила дыхание. Длинная грязная синяя юбка зашуршала, когда Старуха уставилась во мрак мешочка, проверяя, нет ли там еще какой чешуйчатой твари, какого-нибудь средства посильнее этой лягушки, которую она задавила много месяцев тому назад как раз для такой вот оказии.

Она слышала, как Чарли дышит на дверь. Его родители в начале недели подались в какой-то городишко в Озаркских горах, оставив мальчонку дома одного, и он, страшась одиночества, пробежал почти шесть миль до лачуги Старухи — она приходилась ему не то теткой, не то двоюродной бабкой или еще кем-то, а что до ее причуд, так он на них не обращал внимания.

Но два дня тому назад Старуха обнаружила, что привыкла к мальчишке, и решила совсем оставить его у себя для компании. Она уколола иглой свое тощее плечо, выдавила три бусинки крови, плюнула через правый локоть и раздавила ногой сверчка, указывая когтистой лапой на Чарли и крича:

— Мой сын ты, мой сын отныне и навеки!

Чарли вскочил, будто испуганный заяц, и ринулся в кусты, метя домой.

Но старуха юркнула следом быстро, как полосатая ящерица, и перехватила его. Тогда он заперся в ее лачуге и не хотел выходить, сколько она ни барабанила в дверь или окно своим янтарным кулаком, сколько ни ворожила над огнем и ни твердила, что теперь он ее сын, больше ничей — и делу конец.

— Чарли, ты здесь? — спросила она, пронизывая доски ясными скользкими глазками.

— Здесь, здесь, где же еще? — ответил он, наконец, усталым-усталым голосом.

Еще немного, еще чуть-чуть — и он свалится сюда, на приступку. Старуха подергала ручку. Ну! Уж не перестаралась ли она — швырнула в скважину лишнюю щепоть, и замок заело. «Всегда-то я, как ворожу, либо лишку дам, либо не дотяну, — сердито подумала она, — никогда в самый раз не угадаю, черт бы его побрал!»

— Чарли, мне бы только было с кем поболтать вечерами, вместе у костра руки греть. Чтобы было кому утром хворосту принести, отгонять блуждающие огоньки, что подкрадываются в вечерней мгле! Не бойсь, сынок, никакой тут каверзы нет, но ведь невмоготу одной-то. — Она почмокала губами. — Чарли, слышь, выходи, я тебя такому научу!

— Чему хоть? — недоверчиво спросил он.

— Научу, как дешево покупать и дорого продавать. Слови ласку, отрежь ей голову и сунь в задний карман, пока не остыла! И все!

— А! — презрительно ответил Чарли.

Она заторопилась.

— Я тебя средству от пули научу. Коли в тебя кто стрельнет из ружья, а тебе хоть что.

Чарли молчал. Тогда она свистящим прерывистым шепотом открыла ему тайну:

— В пятницу, в полнолуние накопай мышиного корня, свяжи пучок и носи на шее в мешочке белого шелка.

— Ты рехнулась, — сказал Чарли.

— Я научу тебя заговаривать кровь, пригвождать к месту зверя, делать слепых коней зрячими — всему научу! Научу, как лечить корову, если она дурной травы объелась, как выгнать беса из козы. Хочешь, покажу, как делаться невидимкой!

— О! — воскликнул Чарли.

Сердце Старухи заколотилось, словно барабан солдата Армии спасения.

Ручка двери повернулась, нажатая изнутри.

— Ты разыгрываешь меня, — сказал Чарли.

— Что ты, нет! — заверила Старуха. — Слышь, Чарли, я так сделаю, ты будешь словно окно, сквозь тебя все будет видно. То-то ахнешь, сынок!

— Совсем невидимым?

— Совсем, совсем!

— А ты не схватишь меня, как я выйду?

— Я тебя пальцем не трону, сынок.

— Тогда, — нерешительно сказал он, — ладно.

Дверь отворилась. На пороге стоял Чарли, босой, понурый, голова опущена на грудь.

— Ну, делай меня невидимым.

— Сперва надо поймать летучую мышь, — ответила Старуха. — Давай ищи!

Она дала ему немного сушеного мяса заморить червячка, потом стала смотреть, как он карабкается на дерево. Выше, выше… Как хорошо на душе оттого, что он там карабкается, как славно, что он здесь, рядом, после многих лет одиночества, когда некому даже «доброе утро» сказать, кроме птичьего помета да серебристого улиткина следа…

Вот с дерева падает летучая мышь со сломанным крылом, Старуха схватила ее — теплую, трепещущую, свистящую сквозь фарфорово-белые зубы, а Чарли уже лез вниз, перехватывая руками, ликующе гикая.