Господь гнева - Дик Филип К.

«А вообще-то странно целиком полагаться на четверостишье, значение которого остается темным, — размышлял отец Хэнди, разворачивая старую карту с указанием всех бензозаправочных станций вдоль дорог — такие карты до войны раздавали автомобилистам бесплатно. — Все эти бесчисленные бензоколонки — не знаки ли это беды, не признак ли сползания человечества в пропасть маразма? Да, времена мечены расцветом дурного — не то чтобы те времена были паршивые, мы сами были гадкими, дурными — зло гнездилось в нас».

Сейчас он совещался с Доминусом Маккомасом — своим начальником, согласно иерархии Служителей Гнева.

Доминус восседал перед ним — большой, не холодный и не горячий^[4] — и скалил до странности крупные зубы. Казалось, зубы даны ему как атрибут профессии и он трудится преимущественно ими, готовый в клочья изорвать все живое и неживое, что попадает в поле его зрения.

— Карл Люфтойфель, — сказал Доминус Маккомас, — был настоящий сукин сын. Если говорить о его человеческой ипостаси.

Он поторопился присовокупить это уточнение, ибо негоже выражаться подобным образом о божественной части Господа Гнева, богочеловека.

— И бьюсь об заклад два к одному, — продолжил Маккомас, — что он использовал сладкий вермут для мартини.

— А вы сами пили когда-нибудь сладкий вермут — чистый или со льдом? — осведомился отец Хэнди.

— Сладенькая моча, — громыхнул Маккомас своим жутким придушенным баском, упоенно ковыряя между зубами кончиком спички. — Я не преувеличиваю. То, что они закупили, ничуть не лучше лошадиной мочи.

— Мочи лошадей, страдающих диабетом, — уточнил отец Хэнди.

— Да, тех, что мочатся одним сахаром! — хохотнул Маккомас.

В его круглых глазах на мгновение заплясали чертики. Обычно же эти глаза источали опасность; блудливые и переменчивые, постоянно не то чтобы налитые кровью, а красноватые — наподобие металла в месте короткого замыкания. Подобный как бы расхристанный взгляд и вечно не более чем до половины застегнутая ширинка были характерными особенностями маккомасовского облика.

— Стало быть, ваш богомаз, — скрипучим баском продолжил Маккомас, — отправляется в Лос-Анджелес. На своих двух… колесах. Надеюсь, маршрут под горку?

На этот раз он расхохотался всерьез, так что обрызгал слюной пол-стола. Сидящая в уголке комнаты Или подняла глаза от вязания и глянула на Маккомаса с таким откровенным презрением, что отец Хэнди даже заерзал на стуле от неловкости и нарочито углубился в изучение засаленной дорожной карты.

— Карлтон Люфтойфель, — ни к кому не обращаясь, задумчиво произнес отец Хэнди, — был председателем Комиссии по разработке новых видов энергии с 1982 года и вплоть до начала войны. На самом же деле они трудились над созданием ГРБ.

Он замолчал, рассеянно водя пальцем по карте.

Да, Карлтон Люфтойфель был отцом ГРБ — глобальной рассредоточенной бомбы, которая предназначалась не для взрыва в определенном месте Земли, а для тотального заражения одного из слоев атмосферы.

Согласно тогдашним воззрениям военных теоретиков — до Третьей мировой войны, у этой бомбы были громадные преимущества. Ее нельзя было уничтожить подобно тому, как ракеты сбивали антиракетами, когда даже самые быстрые бомбардировщики (а к 1982 году бомбардировщики летали с фантастическими скоростями) истребляли при помощи, смешно сказать, бипланов. Да-да, тихоходных бипланов с летчиком-камикадзе.

Эти чудо-бипланы появились в 1978 году. Серийное название — «Заслон-III». Что-то вроде громадного рукотворного пеликана, в брюхе которого немыслимое количество топлива. Аппарат петлял и кружил низко-низко над землей на протяжении многих месяцев, а пилот жил в его кабине так же естественно, как наши пращуры на деревьях.

На биплане «Заслон-III» имелась высокоэффективная аппаратура слежения, которая засекала пилотируемый бомбардировщик на любой высоте — даже на самой немыслимой. «Заслон-III» начинал стремительно подниматься в верхние слои атмосферы еще тогда, когда самолет противника находился за тысячу миль от него. Подъем осуществлялся за счет интенсивного выброса сжатого газа из сопла между крыльями. Пилот «Заcлона-III» мог почти в мгновение ока поднять аппарат в безвоздушное пространство и врезаться в бомбардировщик противника. На борту находилось более чем достаточно приборов, которые исключали возможность разминуться с целью. В итоге погибали трое — пилот биплана и два пилота бомбардировщика. Три человека — вместо миллионов. Город, который был обречен на гибель, как ни в чем не бывало жил прежней суетливой жизнью, зажигал огни и матерился в автомобильных пробках…