Голубятня на желтой поляне - Крапивин Владислав Петрович

— Ты дольше споришь. Давно бы уже доел и гулял.

Я остановил дыхание, зажмурился и сглотал морковь тремя судорожными рывками. И метнулся из-за стола. Следом крик:

— Геля, постой! Куда ты побежал! Не смей купаться у моста, там глубоко! Почему у тебя сандалии на босую ногу, это неприлично! Надень носочки! Во сколько ты вернёшься? Гелий, остановись!

Но я только добавил скорости. Потом скажу, что на бегу этих возгласов не слышал…

Я знал: сейчас тётя Вика высунется в окно, чтобы криком остановить меня у калитки. Поэтому с крыльца кинулся к забору. Там сложены дрова для старого нашего камина и стоит будка Дуплекса. Я на будку, на поленницу, на кромку забора, а оттуда — у-ух! — вниз, в лопухи Коленчатого переулка.

Тётушка поторчит в окне, пожмёт плечами и по трескучей от старости лестнице поднимется в бабушкину комнату.

— У меня опускаются руки. Вера Матвеевна. Это не мальчик, а сплошная аномалия. Как хотите, но я уверена, что от слов пора переходить к решительным мерам.

— Я с вами совершенно согласна, Виктория Георгиевна. Игорь ни о чём не думает, кроме этой своей скважины, и совершенно забывает о сыне. А мать потакает Гелию во всём.

Потом они сдержанно вздохнут, закурят длинные сигареты «Леда», от которых воняет жидкостью для ванных комнат, и будут долго разговаривать о моём воспитании… Они в чём-то, очень похожи друг на друга — моя бабушка (папина мама) и тётушка (папина двоюродная сестра). Обе ужасно воспитанные, даже друг друга называют по имени и отчеству, будто не родственники, а дамы в гостях. Только бабушка старая, а тётя Вика… ну, ещё не очень. Даже замужем не была…

Обо всём этом я думал машинально, а ноги работали на полную скорость. На бегу я вскинул к носу руку с часами. Часики были старые, ещё папа носил их, когда был студентом. Бледные электронные цифры еле мерцали на чёрном экранчике. Но я разглядел, что до девяти осталось шесть минут.

Я кинулся вниз по Старогорскому переулку, по булыжникам, которыми была вымощена дорога ещё в давние докосмические времена. Но тут же пришлось затормозить: навстречу, занимая всю ширину переулка, полз автобус. Он был похож на оклеенный рекламами дирижабль. В таких приезжают экскурсанты осматривать монастырь и другие древности. Я нырнул в щель между монастырской стеной и забором, над которым висели крупные, почти созревшие яблоки.

Придётся шпарить через сад. Если увидят хозяева и накапают тётушке, будет ещё один разговор о моём поведении. Но это — вечером. А Юрка-то ждёт уже сейчас.

Я пустился вдоль забора к знакомой лазейке… А, ч-чёрт! Дыру закрывали новые жёлтые доски.

Теперь оставалось одно: по спуску до болотистой речки Пестрянки. Через неё переброшены жерди. Хорошо, если мальчишки с Библиотечной улицы не дёрнули их на свой берег. Когда у них игра в индейцев, они убирают переправу…

Ура, переправа на месте! Я влетел на тонкие жерди со всего хода, без всякого страха — лишь бы скорее! — а они, подлые, запружинили под ногами, запрыгали и разъехались. Хорошо, что уже у того берега.

Ноги ушли по щиколотку в ил и по колено в воду. Но я рванулся и через осоку выбрался на сухое место.

И снова вперёд! Начался подъём. По склону холма вилась тропинка, но я кинулся напрямик — через траву-лебеду и «бабкины бусы». Это такое растение, вроде бурьяна. К середине лета оно подсыхает, и на верхушках появляются семена, похожие на сморщенные чёрные бусины. Очень твёрдые. Когда бежишь в зарослях «бабкиных бус», кажется, что по ногам стреляют сушёными ягодами. Будто сто человек спрятались в кустах и лупят по тебе из стеклянных трубок. Это, конечно, если быстро бежишь.

Я так и бежал сперва. Сандалии разбухли и стали скользкие внутри, но я мчался вверх, будто вниз. Однако скоро закололо в боку. Воздух стал пролетать мимо рта — не вдохнёшь. Я перешёл на шаг. Выбрался на тропинку. И по ней уже добрался до плоской макушки холма.

Здесь я остановился, чтобы чуточку передохнуть. Но и… по правде говоря, не только для этого. Когда я оказываюсь на этом холме, то всегда на минутку останавливаюсь. Даже если очень тороплюсь. Потому что мне нравится смотреть на город.

Он совсем небольшой, наш городок. Ну и что? Я за это его и люблю. Нисколечко не хотел бы жить в столицах или в Поясе городов. Это тётушка Вика постоянно стонет: «Ах, как там чудесно! Ах, гостиные со встроенными стереовизорами! Ах, кухни с окном линии заказов! Ах, монорельсовое сообщение…»