Дождь над океаном (сборник) - Бушков Александр

Меншиков затаил дыхание, и его глаза, как положено в такой ситуации, вновь превратились в нерассуждающий фотоаппарат.

Вошли двое, ростом они не превосходили землян, но гуманоидами, как и писал Ален, не были. Что-то роднило их то ли с крупными обезьянами; то ли со вставшими на задние лапы медведями. Покрытые густой рыжеватой шерстью, не обремененные одеждой тела, косолапые ступни, шестипалые передние конечности — ладони болтались у лодыжек, но кулаками оземь, как это делают земные обезьяны, они не опирались. Безгубое «лицо» с тремя дырами вместо носа, острые мохнатые уши.

И все-таки, понятно, это были не звери. Талии их стягивали чешуйчатые металлические пояса, а в лапах они держали причудливые сверкающие приборы с решетчатыми рефлекторами. Меншиков встретился взглядом с тем, что стоял ближе, — у чужого были глаза разумного существа. Спасатель про себя окрестил их «остроухими» — нужно же было как-то кодировать противника. Сжал под столом узкую ладошку Роми.

Овальный диск на поясе одного из чужаков вдруг громко и внятно произнес:

— Роми Канут, ваша очередь.

Грохнул опрокинутый стул — Роми вскочила, следом вскочил и Меншиков, девушка отчаянно закричала:

— Не хочу!!!

Крик тут же оборвался. Остроухий поднял свой рефлектор, и она мгновенно преобразилась — отвернулась от Меншикова, деревянной походкой сомнамбулы пошла к выходу. Меншиков успел увидеть ее лицо — застывшую белую маску. Непроизвольно стиснул под рубашкой ребристый цилиндрик иглера.

У него оставалось несколько секунд, и решение следовало принять немедленно. Ему ничего не стоило положить обоих «остроухих», как цыплят, но что дальше? В здании — три десятка шаров, несомненно обученных усмирять строптивцев, во дворе могут оказаться другие «остроухие», а бластер наверху, в комнатке… И он не знал еще, где стоят корабли…

Роми не успела дойти до двери, а Меншиков уже просчитал все шансы и принял решение. И убрал руку из-под рубашки. Он отдавал Роми в обмен на зыбкий шанс вырваться отсюда и вернуться к своим с информацией. Вот за такие решения нас и называют выходцами из прошлого, подумал он, опустившись на стул и сжав ладонями голову. За такие именно решения. Но их невозможно не принимать, потому что всегда приходится выбирать что-то из чего-то, платить пулей за жизнь, одной смертью за десятки спасенных жизней, и в такие минуты забываешь все побочное — что ты землянин, что тебя с пеленок учили считать человеческую жизнь высшей ценностью Вселенной и все такое прочее, что Роми этой ночью была твоей. Что ты живой человек и у тебя есть человеческие чувства…

Он вскочил и в три прыжка оказался во дворе. Вовремя — успел увидеть, как бесшумно взмывает в небо прозрачный диск, в котором сидят четверо «остроухих» и Роми. Через несколько секунд диск исчез в затянувшей небо лиловой дымке. Итак, Меншиков поступил верно, лихая перестрелка ничего не дала бы, а лишь погубила все, но вот как быть с тихим голосом Роми, шептавшей ночью: «Знаешь, Павел, я всегда мечтала иметь троих детей и воспитывать их сама, хотя это теперь не в обычае…» А никак. Стиснуть зубы и работать дальше, мы превосходно умеем стискивать зубы, у нас это прекрасно выходит, и работать мы умеем…

Чтобы работать дальше, нужно было вернуться в дом и поговорить по душам с Кириллом Белашем. Навигатор как раз выходил из столовой, Меншиков схватил его за локоть, развернул лицом к себе и притиснул к стене:

— Что в лесу?

— Смерть, — сказал Белаш, дергая рукой. — Отпустите.

— Слушайте, вы! — зарычал Меншиков ему в лицо. — У меня не так уж много достоинств, но одним бесспорно обладаю: от меня невозможно отделаться, когда мне нужно что-то узнать. Я от вас не отстану, понимаете вы это? Буду держать до тех пор, пока вы не расскажете подробно и связно все, что я хочу знать. Вы не слабее меня, но я учен боевой рукопашной, а вы — нет…

— Почему вы не в форме, Динго?

— Ага, узнали? Тем лучше.

— В отпуск, что ли, летели?

— В отпуск, — сказал Меншиков. — Вы чертовски проницательны, навигатор. А посему — идемте.

Он так и вел Белаша под локоть до своей двери. В комнате все назойливо напоминало о Роми, сине-красный халатик лежал на постели, которую Меншиков по своей всегдашней лености не заправил, посреди комнаты стояла раскрытая сумка, и из нее высовывался подол пестрого платьица. Губная помада и прочие женские мелочи валялись на крышке шкафа, на картине с охотником и оленем. Меншиков яростно побросал все в сумку и швырнул ее на подоконник. Потом ему пришло в голову, что, собирая так вещи Роми, он заранее хоронит ее, но ведь существуют же на свете для чего-то чудеса, почему бы ей не вернуться? Он взял сумку с подоконника и поставил ее в шкаф. Белаш, сидя на постели, наблюдал за ним, и в глазах его было холодное всезнание.