Вирус - Гатаулин Сергей

Вот и сейчас он видел перед собой чужаков и не мог понять: кто они и откуда появились? Странные люди, как и слухи, гулявшие в последнее время по свободному Яику. Кто-то самолично царя встречал, кто-то ангела в образе беловолосого отрока, вещавшего о возвращении самодержца.

— Давно ль плутаете, батюшка? — заискивающе спросил расстрига Емельяна.

Вглядываясь в толпу, он ждал подсказки, но рваное сборище молчало.

Вдруг сиплый голос громко прошептал:

— А ежели из столицы, то мабыть и двор царский? Ежели Митька правду грил, что царь жив и на Яике ноне?

Свора загудела, испуганно отодвинулась.

Висевший на веревках Чика вскинулся, услышав последние слова.

— Государь Петр Федорович, батюшка наш, — заорал он, выпучив черные смеющиеся глаза. Попытался упасть на колени, но веревки не пустили. — Прости мя, отец наш, Христа ради. Не признал ваше величество! Глаза от побоев опухли. Долго били мя твари, стоящие пред тобой. Прости, а я уж потрафлю твоей милости, только скажи, как!

— Развяжите его! — приказал Емельян, раздувая щеки и грозно хмуря брови, что выглядело, по мнению Славки, довольно забавно.

Оборванцы, похоже, растерялись от внезапного напора. Привыкшие всю жизнь подчиняться грубой силе, они кидались врассыпную, встречаясь с ней. Так же произошло и в этот раз. Толпа мгновенно поредела. Некоторые все же нашли в себе силу усомниться в правдивости царского происхождения бородатого незнакомца, но и они не решались бузить. Словно скованные параличом, мужики молча стояли в сторонке, старательно избегая разгневанного взгляда самозванца.

— Вы подчинитесь, или мне надо дождаться своих казаков, чтобы они повесили непокорных? — находясь на грани фола, Емельян, привыкший к экстремальным ситуациям, оставался невозмутимым.

Реакции от готовых подчиниться, но впавших в состояние ступора, парализованных мужиков не последовало, и воскресший самодержец, подойдя к Чике, самолично освободил казака. Мелькнуло широкое лезвие ножа, и на землю осыпались перерезанные веревки.

— Пошли вон, псы! — заорал казак, растирая занемевшие кисти рук.

Не дожидаясь, пока лихая компания придет в себя и поймет, что никакого войска не будет, Емельян с Чикой величественно удалились.

Догнав важно шествующую парочку, Славка тихо зашептал:

— Поторопитесь, мужики! Они сейчас очухаются. Расстрига уже созрел. Бежим!

— Негоже царю тылы неприятелю демонстрировать, — важно проворчал Емельян, однако слегка прибавил шагу.

За спиной раздался громкий хлопок, напоминающий удар ладонью по голой ляжке, и злобный крик взорвал тишину:

— Бей их! Не дай уйти! Ежели самозванец — бить его, ну а коли взаправду царь, то… — очухавшийся атаман помолчал, соображая, что делать с самодержцем. — Казаков притащат — нам не жить.

Возмущенный расстрига размахивал руками, метался с неожиданной для его нехрупкого сложения прытью, хрипло орал, хватая за одежду оторопевших от страха мужиков.

— Петро, ты думаешь, он забудет, как ты его палкой дубасил? — вопрошал отлученный служитель, тыкая пальцем в Чику.

Емельян резко повернулся на крик, вытащил из-за пазухи нож, тронул пальцем широкое лезвие и, едва раздвигая напряженные губы, жестко произнес:

— Н-ну?

— Кого я сегодня еще не бил? Подходь! — возле плеча Емельяна возникла голова Чики.

Черные глаза кучерявого молодца засмеялись, вспыхнули удалым огнем, предвкушая драку.

— Емельян Иванович, они же нас шапками… — попытался сказать Славка, удивленно таращась на здоровенный тесак.

Чика зажал ему рот рукой, не давая договорить, оттеснил за спину.

— Петр Федорович! — рыкнул он негромко через плечо и засмеялся, поворачиваясь к толпе.

— Волки зайцев не боятся! — воскликнул Емельян, расправляя плечи.

— Вдвоем мы их всех здесь укатаем, — поддержал изрядно побитый, но не побежденный Чика. — Эх, брат, покуражимся!

Расстрига, морщась, прикоснулся к синему распухшему уху (память о недавней схватке с меднолицым весельчаком), громко ойкнул и бесшумно ретировался. Оказавшись за спинами товарищей, он повернулся, подхватил рваный подол рясы руками и бросился бежать. Следом за ним кинулись наутек пришедшие в себя самые упрямые — а может, самые трусливые — разбойнички.

— Тьфу ты, ну ты! — сплюнул расстроенный Чика. Понимая, что заварушки не будет, громко хлопнул себя по бедру. — А тебя, отрок, как зовут? — поинтересовался у Славки. — Видел, готов был драться, хоть и струхнул вначале. Уважаю, — добавил казак, поворачиваясь к Емельяну.