Человек, изменивший мир (Сборник) - Никитин Юрий Александрович

– Уберите руки, – прошептала она.

– А чё? – спросил. – Ты баба ничё. Мы с тобой, телка, поладим!.. Куды чичас попрем? К тебе или ко мне? Только бутылочку по дороге прихватим. Ты баба товаристая, таких люблю. Так вроде тощая, а приглядись: все на месте, и тут, и тут, и даже тут…

С той стороны салона гыгыкал проснувшийся Игорь, бил в восторге соседа по колену и призывал восхищаться тоже. Сосед вынужденно улыбался, ерзал, но не вставал: ехать еще далеко, а встань – место тут же займут менее чувствительные.

– Друга прихватим, – сообщил Владислав. – Вон сидит, видишь?.. Ты и двоих обслужишь, я ж по глазам вижу. У тебя и губы вафельные…

Наконец Владислав отпустил, уж очень жалобно и умоляюще прошептала: «Моя остановка». Игорь тут же снова заснул, дергал во сне ногами, зычно плямкал, иногда запускал дикий храп, которого испугались бы и лошади. Однажды, не раскрывая глаз, громко и звучно выругался, а потом продолжал мирно похрапывать на плече окаменевшего соседа.

Люди входили и выходили. Вошедшие сперва устремлялись на свободное пространство, где разместились Владислав и Игорь, но, быстро сообразив, что к чему, потихоньку вытискивались из опасной зоны. Так и стояли, спрессовываясь в монолит, но упорно не замечали Владислава и Игоря. Даже опасную зону покидали просто так, а вовсе не потому, что там резвились двое подгулявших работяг.

Один из вошедших, не разобравшись в ситуации, попробовал было бросать негодующие взгляды, но Владислав проигнорировал, Игорь был занят, и новичок – холеный такой хомячище, у которого явно персональная «Волга» сломалась, потому в метро с народом – проворчал, пробно апеллируя к общественности:

– Совсем распустились… Ничего не боятся…

Владислав еще не сообразил, как среагировать, как стоявший поблизости интеллигентный старичок угодливо улыбнулся и сказал примиряюще:

– Ну что вы, что вы! Молодежь гуляет.

Холеный хомячище скривился:

– Как это – гуляет? Они ж людей оскорбляют своим поведением!

– Ну что вы, что вы, – залебезил старичок. – Они оскорбляют, а мы не оскорбляемся!.. Нормальные парни… э-э… современные.

Владислав исподлобья смерил хомяка тяжелым взглядом, уменьшил его до размеров бактерии и предложил:

– Папаша, а, папаша? Хошь – дам в лоб, и ухи отпадут?

Хомяк испуганно дернулся, побагровел. Лицо его стало угрожающим, однако вокруг него, словно около смертника, начало образовываться свободное пространство. Старичок тоже отодвинулся, словно хомяк уже маячил в оптическом прицеле.

Фигура холеного стала уменьшаться. Видимо, он уразумел, что это вагон, а не вверенное ему учреждение, и эти работяги не боятся, что им зарубят диссертации.

Владислав забросил руки на соседей, сказал мечтательно:

– Вчера ехал тут один… Гра-а-а-мотный! Дал ему так, что прыщи с морды посыпались! Он и лег их собирать. До-о-лго собирал. Так я с корешками и ушел, не дождался, когда встанет. Пальцем бы не тронул: хотел взглянуть – хороший ли из меня косметолог?

За окнами замелькали лампы, побежал перрон. Едва двери открылись, взбешенный хомяк вылетел пулей. Владислав покровительственно кивнул старичку:

– Что, поганка, трепала жизнь? Научила поддакивать силе?

Старичок снова хихикнул, уже неуверенно. Владислав смотрел пристально, и тот чуть отступил, отвел глаза.

На следующей остановке в вагон влетели сразу два интеля, такие умные и начитанные, что об этом у них кричала каждая пуговица. Они сразу же облили Владислава с Игорем верблюжьим высокомерием, морды задрали кверху – грамотные, аж противно, и Владислав ощутил, что Игорь тут же завелся. Да и сам не мог удержать тихую ярость. Ах, паскуды! Белая кость, да? Голубая кровь, да? Сейчас покажем, что вы стоите, чистоплюйчики… Ноги будем вытирать о вас, а вы и не пикнете, бараны несчастные…

Первый интель хотел ретироваться, но Владислав удержал ласково, Игорь задействовал второго, и все хоть и на грани хулиганства, но все же закон допускает больше, чем правила этикета, в рамках закона можно так обхамить и облаять, что искрить начнешь, а закон и не гавкнет…

И Владислав с Игорем выжали все, что можно было выжать из ситуации, не переступая уголовного кодекса, и когда интельки выметнулись на станции, явно не своей, то Владислав ржал до самого конца ветки, рядом довольно повизгивал Игорь.

Работали здорово. Другого облаешь – все же лучше, чем он тебя. И какой глупец сказал, что лучше быть обиженным, чем обижающим?

В четверг утром Игорь напевал, шумно умывался, брился и одновременно готовил кофе, а Владислав потерянно слонялся по комнате. Неожиданно спросил:

– Слушай, могут быть петли времени?

– Ты о чем? – не понял Игорь.

– Это я о метро. Глубоко под землей, вдали от мощного влияния Солнца, недостижимое для космического излучения. Вдруг время тут течет иначе, делает зигзаги, складывается в петли…

Игорь присвистнул, приложил большой палец к виску и помахал остальными:

– С тобой не это самое?

Владислав повернул к нему бледное лицо:

– Может быть, я сошел с ума, но почему-то кажется, что вчера пообщался с самим собой! Недаром глупые рожи тех дебилов показались знакомыми… К счастью, это можно проверить.

Он метнулся в прихожую, распахнул шкафчик. Роба на прежнем месте, не убежала. Владислав несколько мгновений смотрел молча, закусив губу, бледный, затем запустил руку в карман…

Пальцы нащупали пуговицу.

Савелий шел бесшумно. За сорок лет работы охотником-промысловиком можно научиться ходить бесшумно даже по жести, иначе об удачной охоте останется только мечтать. А в этих краях охота весь окрестный народ кормит. Ничего общего с баловством заезжих геологов.

Он спокойно пересек след «хуа-лу», цветка-оленя, как его называют орочоны. Этого пятнистого оленя совсем недавно завезли в Уссурийский край. Мол, пусть живет и привыкает к чужому климату. За голову штраф назначили в сто рублей. Будто не понимают, что и без того не станут губить нездешнюю красоту. Другое дело потом, когда расплодится, приестся, станет просто оленем, как вот этот зюбряк, по следу которого Савелий бежит… Зюбряк, или по-ученому изюбрь, шел, как видно по следу, осторожно, старался не прошмыгивать под деревьями с низкими ветками. Понятное дело – пантач. Старые рога сбросил, ходит с молоденькими, не затвердевшими. Царапни – кровь брызнет. Вот и ходит, задрав морду к небу, звезды считает.

Савелий наддал ходу. За спиной в рюкзаке шелестел жесткими перьями подстреленный по дороге громадный глухарь. Ничего, еще пару часов – и догонит зюбряка. Земля под ногами пружинит – сплошные корни да мох, дыхание отличное. Что еще человеку надо? Жить бы только да жить да вот так бежать за оленем!