Дождь над океаном (сборник) - Бушков Александр

Поручик Сабуров, не тратя времени на одеванье, в одном белье взмыл с постели. Голова была пронзительно ясная, тело все знало наперед — он рывками натянул сапоги, почти впрыгнул в них, сбил кулаком тут же погасшую свечу, прижался к стене. От сабли в тесной комнате проку мало, поэтому саблю он держал левой рукой, защищая обращенным к двери лезвием тело, а правой навел на дверь револьвер. Ждал с колотящимся сердцем дальнейшего развития событий, а глаза помаленьку привыкали к серому предрассветному полумраку.

Лошади кричали, как люди. Псы замолчали, но какое-то шевеление продолжалось во дворе — а это плохо, такие кобели умолкают только мертвыми… И вопившие люди утихли, но что-то тяжелое, огромное шумно ворочалось внизу, грохотало лавками, которые и вчетвером не сдвинуть. Поручик Сабуров по стеночке передвинулся влево и сапогом вышиб наружу раму со стеклами — обеспечил себе путь отступления. Адски тянуло выпрыгнуть во двор и принять бой, но безумием было бы бросаться в лапы неизвестному противнику, о чьих силах и возможностях не имеешь никакого понятия. Одно ясно — не разбойники, вообще не люди.

Ага! Дверь чуть-чуть отошла, и в щель просунулось на высоте аршин полутора от пола что-то темное, извивающееся — будто змея, укрыв голову за дверью, вертела в «господской» хвостом. Потом змея, все удлиняясь, стала уплощаться, и вот уже широкая лента зашарила по стене, по полу, целеустремленно подбираясь к кровати, к столу, к человеку. Сабуров понял: оно ищет его, чует. Рубаха на спине враз взмокла. Медленно-медленно, осторожненько-осторожненько, словно боясь потревожить и вспугнуть эту ленту, змею, ищущий язык, поручик переложил револьвер в левую руку, а саблю в правую. Примерился и сделал выпад, коротко взмахнув клинком, будто отсекал кисть руки с ятаганом или срубал на пари огоньки свечей.

Темный лоскут отлетел в сторону, остаток молниеносно исчез за дверью, и поручик успел выстрелить вслед, но угодил в косяк. Внизу словно бы отозвалось визгом, воем-клекотом и тяжелым, грузным шевелением. Тут же совсем рядом громыхнула винтовка. Жив урядник, воюет, сообразил Сабуров, отскочил к окну и выпустил три пули в неясное шевеление во дворе — он не смог бы определить, что там видит, одно знал твердо: ни зверем, ни человеком это оказаться не может.

Двор озаряли прерывистые вспышки пламени, словно полыхало что-то в одной из комнат нижнего этажа. Явственно потянуло гарью. «Зажаримся тут к чертовой матери, — подумал Сабуров, — нужно на что-то решаться, вот ведь как…»

Внизу все стихло, и лошади замолчали, и люди, только шевелилось что-то во дворе. Гарь щекотала горло.

— Поручик! — раздался крик Платона. — Тикать надо, погорим!

— Я в окно! — заорал Сабуров.

— Добро, я в дверь!

И в этот миг с грохотом рухнули ворота. Сабуров прыгнул вниз, по инерции присел на корточки, выпрямился, осмотрелся, но ничего уже не увидел — что-то темное, большое, низкое скрылось за забором, и что-то волоклось за ним следом, вроде бы смутно угадываемое человеческое тело, как пленник на аркане за скачущим башибузуком. Сабуров навскидку выстрелил вслед, вряд ли попал. Во дворе все перевернуто, повозка Мартьяна лежит вверх колесами, земля в свежих бороздах и рытвинах. В конюшне беснуются лошади, лупят копытами в стены. Пламя колышется в окне хозяйской горницы. Сабуров нагнулся посмотреть, на чем он стоит левой ногой, — оказался мохнатый собачий хвост, а самих собак нигде не видно: ни живых, ни мертвых. Поручик кинулся в дом, пробежал через залу, мимоходом отметив, что неподъемный стол перевернут, а тяжеленные лавки разбросаны. Под ногами хрустели черепки и стекло.

Урядник уже таскал воду ведром из кухонной кадки, плескал в горницу там, должно быть, разбилась лампадка и занялась постель, половики… Повалил едкий дым, и они, перхая, возились в этом дыму, затоптали наконец все огоньки, залили, забили подушками. Голыми руками сорвали, обжигаясь, пылающие занавески. Вывалились на крыльцо, на свежий воздух, измазанные копотью, мокрые, облепленные пухом из подушек. Долго терли кулаками слезящиеся глаза, выкашливали копоть.

— Хорошо, стены не занялись. А то бы…

— Ага, — хрипло сказал поручик.

Они глянули друг другу в глаза, оба в нижнем белье и сапогах, грязные и мокрые, и поняли, что до сих пор были мелочи, а теперь настало время браться за дело серьезно. Мысль эта, если по правде, не так уж радовала.