Лана - Белянин Андрей Олегович

…Я знал, что увижу ее вечером в кафе. Наш предварительный sms-диалог был по-прежнему краток, максимально выразителен и информативен. Причем не имело значения, сколько конкретно часов, дней или месяцев мы не были вместе. Лана могла прислать свое «дико соскучилась» и через двадцать минут после нашей последней встречи.

Собственно, и я мог бы признаться в том же самом даже через две минуты. Я не мог сказать, лучше или хуже стали наши отношения после той мрачной истории. Но они изменились, это точно. Уверен, что так же неуловимо изменилась и сама Лана. И не только внутренне…

Она сильно похудела, с головой ушла в работу, начала посещать какие-то частные курсы по вождению, стала много читать. Разумеется, она и раньше была весьма начитанным человеком: музыкальная школа, педагогичесий институт, кафедра филологии, свободное владение английским и иракским языками – какое-то время я реально комплексовал перед ней. А она передо мной, но по-другому…

– Не подходи так, сзади. Ты обнимаешь меня, а я вздрагиваю. Я кажусь тебе неласковой? Это из-за того, что… моя жизнь с мужчиной началась вот так… я до сих пор… мне страшно. Поцелуй меня…

Потом я стал чаще обращать внимание на ее украшения. Серебра она не носила, никогда. Один раз я привез ей в подарок очень красивый кулон зеленого янтаря на серебряной цепочке. Она честно надела его в кафе и не снимала весь вечер. Я снял его сам, когда воочию увидел краснеющую кожу под цепочкой – серебро жгло ее. Там же за столиком я мягко целовал эти ожоги на груди и шее, прося прощения и хоть как-то сглаживая боль…

А вот темно-зеленый влтавин из Чехии, знаменитый камень пражских магов и алхимиков, в ажурной золотой оправе, она приняла радостно, как ребенок. Долго вертела в пальцах, качала на ладони, к чему-то прислушивалась, прикрыв глаза и по-кошачьи облизывая губы.

– Подходит?

– Да. Это мое. Очень сильный камень. И оправа похожа на древнекельтский знак защиты, специально такую выбрал?

– Наверное, нет…

Я вспомнил маленький столик с бижутерией в центре Праги. Скромная, полная старушка, улыбаясь моему корявому чешскому с неистребимым польским акцентом, протянула мне на ладони три камня. Я взял один, подержал его на весу, посмотрел сквозь него на солнце – оно разбивалось на тысячи веселых зеленых осколков, как блики на болотной воде, как мокрый лист простой кувшинки, как рыбья чешуя где-то на глубине мартовской проруби. Я почувствовал нежелание выпускать его из рук.

Два других были… иными. Я купил первый, и та улыбчивая чешка понимающе кивнула. Она так бережно положила влтавин в маленькую бумажную коробочку, словно он был и ее любимым камнем или она знала, для кого я его беру. Такое тоже может быть. Чехия – мистическая страна…

– Ты выбрал правильно. – Лана потянулась через стол, нежно касаясь губами моей щеки. – Прости меня за этот подарок.

– За что простить? – не сразу понял я.

– За то, что я такая. Ты подсознательно даришь мне вещи, наделенные силой. Прости, что вынужден всегда защищать меня, каждый день, каждый миг разлуки. Ты не обязан. Но я благодарна тебе…

Это была болезненная и странная любовь. Любовь, подразумевающая логику и трезвость с обеих сторон до того единственного момента, когда мы оставались один на один друг с другом. Тогда все барьеры рушились – и плотины, искусственно возводимые нами для ограничения и сдерживания страсти, сметало неудержимой мощью первого же поцелуя!

Я часто искал забвения от нее. То есть просто пытался забыть и не думать. В конце концов, много ли мы думаем, к примеру, о собственной душе? Мне пришлось думать о ней много.

Начну с того, что, приходя в храм на исповедь, я не мог произнести имя Ланы. Не мог даже на миг заставить себя забыть ее облик. Моя душа буквально требовала воцерковления, я пытался молитвами и покаянием вырвать из груди ту черную боль, что периодами обжигала мне сердце, безжалостно сдавливая его в раскаленных лапах. Подчеркиваю, не саму Лану, а именно боль! Ту самую, что давно стала ассоциироваться только с ее образом…