Незаконный эмигрант - Прозоров Александр

Мертвые моряки были японцами. Врагами – узкоглазыми, желторожими самураями, еще утром они стреляли по нему, они убили Френка Бу, Бернарда Эммена; сбили Титса, Карлоса и еще многих и многих ребят. Но сейчас Дуглас не испытывал ни радости, ни злорадства, а только жалость.

Сама эскадра очень медленно отползала где-то милях в пяти от него. Четыре огромных корабля медленно чадили густым сажевым дымом, а на одном время от времени появлялись темно-красные сполохи. Крейсера и эскадренные миноносцы продолжали кружиться вокруг, время от времени останавливаясь и спуская шлюпки, и не прекращая вести зенитный огонь.

Впрочем, на взгляд Бесселя, бой теперь шел несерьезный, вялый, словно обе стороны разом потеряли азарт к сражению. Пикировщики крутились на изрядной высоте и пытались угадать своими бомбами в цель с горизонтального полета. Зенитные пулеметы тоже не ставили сплошной огневой стены, просто давая короткими злыми очередями знак американским пилотам, чтобы те не приближались на слишком короткую дистанцию. Истребителей «Зеро» в воздухе не имелось вовсе – их поджарые силуэты штурман погибшего «Донтлеса» теперь не перепутал бы ни с чем в мире. Зато «Уайлдкэтов» хватало, и от нечего делать они время от времени пикировали на крейсера, поливая их прочную броню своими мелкокалиберными пушечками.

– Где вы раньше шлялись? – устало пробормотал Бессель.

Да, обстановка в воздухе изменилась радикально, и на каждый бомбардировщик приходилось по три-четыре истребителя прикрытия. Но, скорее всего, не из-за стремления обезопасить каждую тяжелую машину, а просто потому, что после первой атаки на японцев на свои летные палубы вернулись от силы по одному пикировщику из тридцати.

Послышался низкий, утробный вой, от которого поверхность океана покрылась мелкой рябью, ближний авианосец разом выплеснул из своего нутра большую тучу дыма. Возможно, где-то в его бескрайних погребах взорвался боезапас, а может, вода нашла лаз в трюмы и вышибла из них закопченный воздух – итог оказался одинаков. Плавучий гигант начал плавно и величественно заваливаться на борт, одновременно задирая нос к небу. Выше, выше, выше… Авианосец встал почти вертикально – с расстояния в пять миль он казался не очень большим, о масштабе можно было судить по совсем крохотным человеческим фигуркам, которые в какой-то бессмысленной надежде пытались удержаться на носу, но теперь россыпью мелкого гороха сыпались в воду, вздымая фонтаны брызг.

– Высота в четверть мили получается, – вслух прикинул Бессель. – С таким же успехом можно прыгать на мостовую с небоскреба.

Корабль, словно попавшие на ледянку санки, стремительно заскользил вниз, подобно киту выдыхая из множества люков и иллюминаторов перемешанный с паром воздух, и вскоре над ним с бесшумным высоким всплеском сомкнулись воды.

– Все! – произнес Дуглас Бессель. – Его больше нет.

И только теперь до его разума начала доходить очевидная истина: одного из японских авианосцев больше нет! А еще три – горят! Значит, они победили! Они смогли одолеть проклятых япошек!

– А-а-а! – радостно выкрикнул летчик, и попытался ударить ладонью по воде, но брызг не получилось.

Но теперь, когда стало ясно, что победа достигнута, погибать показалось особенно глупо. Вот только как выбираться из этого промасленного, словно керосиновая бочка, океана? Бессель помнил, что в момент атаки они находились где-то в ста пятидесяти милях от Мидуэя. Кажется, на север от атолла… Но где он сейчас, этот проклятый север? Точность определения по садящемуся солнцу – плюс-минус четверть горизонта. Да еще угадать направление на не очень большой одинокий остров с удаления полутораста миль – это надо постараться.

– Полторы сотни миль, – попытался прикинуть Дуглас Бессель. – Если плыть со скоростью четверть мили в час, это займет… Шестьсот часов. Если спать восемь часов в день, это займет… Нет, если спать шесть часов, а шестнадцать плыть… Это займет… Тридцать пять дней. Месяц. Говорят, человек без еды может выдержать как раз столько времени.

Про воду штурман попытался не вспоминать, но на краешке сознания возникла мысль о том, что от «поминального» напитка он отказался зря.

– Только бы акулы не появились, – пробормотал он, и тут же рассмеялся над собственной глупостью: при том кошмаре, что творился нынешним днем в здешних водах, любая акула должна была удрать на другой конец Тихого океана. – Грести надо, а не разговаривать.