Города - Райман Джефф

Диего усмехнулся. Румянец его стал ярче, чем просто от холодного ветра.

— Спасибо, Снарки. Теперь я удвою твой оборот. Дай мне, пожалуйста, три экземпляра.

Чафф помедлил, чтобы смахнуть скрюченным пальцем каплю с носа, а потом взял три экземпляра «Зеркальных миров» с лотка, где лежало двадцать, а то и сорок разных журналов научной фантастики, удерживаемых широкой эластичной лентой.

— Три быка, шесть телят, восемь капель. Или две бабы, двое ребят и двенадцать капель.

Диего порылся в карманах в поисках монет и извлек три старых, потемневших от времени кроны, на которых почти невозможно было различить портрет Рыбачки, закинувшей удочку в облако.

— Быки нынче низко котируются.

— Это уж точно. Быки с бабами сегодня не идут по номиналу! Я рад, что бабы пошли в гору. Во время первого срока Копперноба — может, помнишь — бабы не опускались ниже, чем две к одному быку, и Гритсэвидж процветал, как рукастый мужик среди безруких и безногих калек.

Диего опустил журналы в объемистый карман брюк.

— Боюсь, это было еще до меня. Выходит, ты — человек Реки. А я и не знал.

Чафф повернул голову в сторону Кросс-стрит, к Кварталу Гритсэвидж-848, к широкой Реке, где среди отдельных глыб льда во множестве плыли катера и лодки.

— Нет грузовиков с поставками для Снарки. Будь они прокляты, эти грязные развалины, сколько бы они ни перевозили хороших и полезных товаров. И да будет всегда чистой Река в этом песчаном Трексе.

Диего улыбнулся: перед ним открылась одна из потайных сторон натуры Чаффа.

— Снарки, когда ты в последний раз был там, на Реке?

Чафф принялся размышлять вслух:

— Ну, надо подумать… Мэром в то время была Олимпия Барриос, а у моей сестры в Саладтауне как раз родился третий сын. Он вышел на покой в сорок пять и теперь получает хорошую пенсию от скотобойни. Куинс Холман организовывал тогда по выходным дням круизы от Стапеля Гритсэвидж-748, а я обхаживал одну девушку, Фату Коппард. У нее был брат Ринтон, он однажды доехал на подножке до Сейперюда, чтобы сэкономить на билете в Метро…

Потеряв терпение, Диего прервал болтовню Чаффа:

— Получается, это было довольно давно. Тебе не кажется, что пора освободиться на денек и получить удовольствие еще раз?

Чафф, как правило, невозмутимый, казался ошеломленным.

— А кто займется киоском, пока я буду прохлаждаться? Кто будет продавать твои драгоценные листки и странички? Получить удовольствие?! Нет, Петчен, это в мои планы не входит! Не входит в планы!

Развеселившийся Диего отошел, с улыбкой помахав Чаффу.

В Квартале Гритсэвидж-845 помещалась закусочная Кернера. Диего скользнул внутрь и немедленно оказался в уютной духоте, напитанной запахами свиного жира, готовящегося кофе и пота повара. Устроившись на табурете у мраморной стойки, он заказал сандвич с яйцом, свинину с кукурузой, апельсиновый сок и двойную порцию джема. В ожидании заказа Диего вытащил один экземпляр «Зеркальных миров» и раскрыл на странице со своим рассказом.

Хм, неплохая в этот раз иллюстрация. Рассказ носил название «Большой мир, Малый мир». Художник старательно следовал за данными Диего описаниями. Главнейшей гордостью Диего в этом рассказе была созданная им реальность, способная существовать в условиях, при которых Малый мир, спутник появлялся в небе Большого мира. Диего придумал для этого неправдоподобного мира-придатка термин «сорорал» ^[2]. Художник Гропий Каттернах — тот самый, что так хорошо проиллюстрировал другой рассказ Диего в прошлом месяце — изобразил, как фантастический Небесный Корабль взмывает вверх, к сороралу, представлявшему собой удаленное тороидальное ^[3] тело, на котором туманно виднелись некие топографические особенности.

Принесли заказ, и Диего рассеянно принялся есть, читая свои же слова со смешанным чувством удовольствия и раздражения. Он отметил несколько опечаток; при виде третьей исполнился решимости сделать внушение Уинслоу Компаунсу, редактору «Зеркальных миров», по поводу нерадивости корректоров.

Одновременно закончив и завтрак, и чтение, Диего расплатился и посмотрел на часы. Обнаружив, что обе стрелки на циферблате угрожающе приближаются к одиннадцати, он подпрыгнул и поспешил на улицу.

Перейдя Бродвей у Квартала Гритсэвидж-842, Диего увидел в нескольких десятках ярдов от себя дом отца. (Неужели вдруг стало чуточку теплее? Диего опустил воротник.) В этом районе тротуары были покрыты сланцем — на старомодный манер: благодаря некоему предприимчивому мэру, правившему задолго до рождения Диего, и неожиданно оставленному каким-то Поездом или Кораблем в наследство городу обильному запасу камня. Кажется, на этих серых, как олово, плитках, прошло все детство Диего. Долгие игры в липкий мячик, обручи и прыжки со связанными коленями, торжествующие крики и отчаянные всхлипывания. Как же эти детские впечатления, никогда не удаляющиеся с поверхности памяти, способны обретать пророческие формы!