Меррик - Райс Энн

В эту секунду щеки Луи ярко вспыхнули, он наклонился и снова крепко схватил ее за руку.

– Меррик, что я могу дать тебе взамен? Как отблагодарить?

Я встревожился. Ему не следовало так говорить, он не должен был столь явно намекать на самый редкий и могущественный дар, каким мы обладали. Однако я промолчал, с болью наблюдая, как эти два существа с каждой минутой все больше проникаются любовью друг к другу.

– Погоди, пока дело не будет сделано, потом поговорим о благодарности, – сказала она. – Если в том вообще возникнет необходимость. На самом деле ничего не нужно. Как я уже сказала, твоя просьба дает мне повод использовать свою силу – и одного этого уже достаточно. Но я опять прошу тебя прислушаться к моему мнению. Если я сочту, что мы вызвали нечто, что никак не связано с Богом, то я так и скажу, и ты должен, по крайней мере, попытаться мне поверить.

Меррик поднялась и прошла мимо меня, послав на ходу едва заметную улыбку. Сквозь открытые двери я видел, как она достала что-то из шкафа, стоявшего в дальнем углу столовой.

Разумеется, Луи, истинный джентльмен, тут же вскочил с места. Я снова отметил про себя великолепный костюм своего друга и восхитился стройностью его фигуры, грациозностью каждого жеста и безукоризненной красотой рук.

Меррик возникла передо мной в круге света, словно вышедшая на сцену актриса.

– Вот что мне досталось от твоей милой, – обратилась она к Луи, держа в руках небольшой сверток, обернутый бархатом. – Садись, прошу тебя. Позволь передать тебе в руки каждый из этих предметов. – Она снова заняла свое кресло рядом с торшером и положила бесценный сверток на колени.

Луи подчинился ей с готовностью школьника, восхищенного своим блестящим учителем. Он откинулся на спинку стула, готовый выполнить любое ее приказание.

Я любовался ее профилем, чувствуя, что душу мне наполняет одно-единственное чувство: самая настоящая примитивная ревность! Но, несмотря на переполнявшую меня любовь, в душе осталось место и для тревоги.

Что касается Луи, то я почти не сомневался, что Меррик его интересует ничуть не меньше вещей, принадлежавших когда-то Клодии.

– Вот четки. Зачем они ей понадобились? – спросила Меррик, извлекая из свертка нитку блестящих бусин. – Она ведь наверняка не молилась.

– Нет, они ей просто нравились чисто внешне, – ответил Луи, и во взгляде его, полном достоинства, читалась надежда, что Меррик все поймет. – Кажется, эти четки купил я и, скорее всего, даже не рассказал ей, для чего они предназначены. Учить чему-то Клодию было нелегко. Мы все время относились к ней как к ребенку, а ведь нам следовало знать, что внешность человека необъяснимым образом тесно связана с его характером.

– Каким образом? – поинтересовалась Меррик.

– Сама знаешь. – Луи скромно потупился. – Красивые сознают свою силу. И Клодия, очаровательное дитя, тоже сознавала свою силу, хотя относилась к ней пренебрежительно. – Луи замялся. Я видел, что он чувствует себя крайне неловко. – Мы суетились вокруг нее, безудержно баловали. Выглядела она лет на шесть или семь, не больше.

Огонь в его глазах на секунду потух, словно кто-то внутри щелкнул выключателем.

Меррик подалась вперед и снова взяла его за руку. Луи не сопротивлялся. Он лишь наклонил немного голову и приподнял руку, которую она держала, словно говоря: «Дай мне минуту».

– Ей нравились эти четки, – вскоре продолжил он. – Может быть, я и научил ее молиться. Не помню. Она любила иногда ходить со мной в собор. Ей нравилось слушать музыку во время вечерних служб. Клодия ценила все чувственное и красивое. И до конца сохраняла детский задор.

Меррик неохотно отпустила его руку.

– А что ты скажешь вот об этом? – спросила она, доставая небольшой дневник в белом кожаном переплете. – Давным-давно его нашли в тайнике квартиры на Рю-Рояль. Ты ведь не знал, что она вела дневник.

– Не знал, – подтвердил Луи. – Хорошо помню, что подарил ей эту тетрадь, но ни разу не видел, чтобы она делала в ней записи. То, что Клодия вела дневник, для меня полная неожиданность. Мне всегда казалось, что она предпочитает читать, а не писать. Она отлично разбиралась в поэзии. С легкостью запоминала стихи и часто цитировала то одно, то другое произведение. Сейчас я пытаюсь вспомнить ее любимых поэтов.

Луи уставился на дневник, словно боялся не только открыть его, но даже дотронуться. Можно было подумать, что дневник до сих пор принадлежит Клодии.