Три цвета ночи - Неволина Екатерина

Искать девчонку было трудно. Если бы она осознала и проявила свои необыкновенные способности, это сыграло бы ему только на руку. От таких вещей всегда остаются следы, подобные кругам на воде от брошенного в реку камешка. Но она затаилась, спряталась, и это ужасно его раздражало. Каждая жертва приближала ее к нему. Вот еще одна девчонка. Ее жизнь подобна мотыльку, летящему к робкому пламени свечи, и его пальцы властны оборвать эту жизнь. Едва попробовав кровь жертвы, Ловчий уже понимал, что это не та, что нужна ему, – привкус древней крови был слишком слаб, и тогда он допивал жертву – гасил свет, чтобы на карте оставалось все меньше огоньков.

– Раз, два, три, четыре, пять – я иду тебя искать, – пробормотал Ловчий.

Он сидел на самом краю крыши и смотрел вниз, на спящий город. На улицах уже не было прохожих, только сиротливо светились немногочисленные неспящие окна и проносились по шоссе редкие автомобили. Город спал, засмотревшись миражами сновидений и доверчиво подставляя Ловчему свою шею. Он был его хозяином. Все эти каменные джунгли – его законное охотничье угодье. Королева, без сомнений, отдаст его ему в свободное пользование. Нужно только избавиться от других – от тех, кто мешает. А значит, опять же отыскать девчонку. Так получилось, что эта маленькая дурочка стала сейчас ключом к древней головоломке, и он найдет ее, найдет обязательно.

Ловчий посмотрел на округляющуюся луну. Отсюда, с крыши, она казалась совсем близкой – стоит только протянуть руку! Она манила его, звала за собой. И он, вскочив на ноги, принял ее игру. Он побежал по крыше вслед за серебристыми лунными бликами – то припадая к поверхности, то подскакивая вверх. Он был похож на молодого волчонка, играющего с собственным отражением в огромной луже.

Добежав до края крыши, Ловчий легко, одним прыжком, перемахнул на соседнюю и снова побежал – то припадая, то распрямляясь.

Это был удивительный, диковинный танец. Одна лишь луна наблюдала за ним. А потом поблекла и она.

Настало время затаиться. Приближалось утро…

Следующий день тоже прошел как во сне. Я с кем-то разговаривала, обменивалась письмами. Все это вспоминается мне урывками, как будто я смотрю старый-старый черно-белый фильм, где кадры временами уходят в темноту. И этой темноты больше, чем света.

Я всегда любила тренинги, но этот показался мне адом.

Меж тем наступил третий день, на который было намечено главное событие этого тренинга – итоговый бал. Меня уже немножко отпустило, и вместо боли, удивления и гнева пришли пустота и ледяное равнодушие, словно меня положили в холодильник и врубили режим полной заморозки.

Нам выдали новые платья. Я тоже надела какое-то.

Бал давали «Ростовы». Димка, как и положено моему «отцу», вел меня, слегка поддерживая под локоть. Мы поздоровались с хозяевами, немного, как предписано этикетом, поговорили. Димка, слава богу, взял на себя все ведение бесед.

Честное слово, плюс пять баллов за дружелюбие.

Когда мы отходили от «Ростовых», я благодарно сжала Димкину руку. Он взглянул на меня и вдруг покраснел.

Какая жалость, что я не влюбилась в него! Он бы никогда меня не предал!

Первый танец я танцевала с Николаем Ростовым. Делали это мы достаточно вяло. Ни я, ни Миша не увлекались танцами. Он несколько раз наступил мне на ногу, и я в свою очередь ответила ему тем же.

Вернувшись на место, я тихо вознадеялась, что новых приглашений не последует и я спокойно, в свое удовольствие, постою рядом с нетанцующим Фроловым.

– Позвольте?

Я подняла глаза, и мое сердце сгорело в огне темно-вишневых глаз.

Отказать на балу нельзя. Я положила руку на его плечо, и мы закружились в вальсе.

Танцевал он божественно, ведя меня так, что мое тело само собой подчинялось заданному ритму. Словно я была пушинкой, летящей по ветру. Ноги, такие неуклюжие еще недавно, двигались легко, будто под ними был не пол, а облачко, как будто мы с Артуром танцевали в невесомости.

Раз-два-три, раз-два-три.

Зал кружился вместе со мной. И в нем не было ни других танцующих пар, ни сидящих у стены наблюдателей – никого.

Только я и Артур.

Мы были вдвоем, крепко прижатые друг к другу, будто неразлучные возлюбленные, будто кровные враги.

Темно-вишневые удивительные глаза заслонили от меня остальной мир. Вдруг сделались центром моего мира.

– Сними маску!

Он сказал это? Или слова сами собой прозвучали в моей голове?

– Сними маску! Покажи, какая ты есть!

Он смотрит на меня… как будто на затаившееся чудовище. Будто забыв, что чудовище здесь – он. Тот, кто согрел меня своим взглядом, а потом посмеялся и предал.

– Не понимаю, о чем ты! – отвечаю я, не зная, шевельнулись ли вообще мои губы.

– Сними маску!

Кажется, мы уже кричим друг на друга…

«Это только спектакль. Школьный тренинг», – пытаюсь успокоиться я, в то время, как другая, почти неконтролируемая часть меня рвется наружу, бунтует против сдержанной покорности, желает доказать и наказать.

«Это только спектакль».

– Я не понимаю вас, князь, – произношу я, тщательно выговаривая по-французски каждое слово.

– Простите, княжна. Я хотел спросить, сколько еще вы собираетесь носить эту маску равнодушия и спокойствия, подчиняться прихотям отца и позволять компаньонке, по сути приживалке, отнимать у вас женихов? – Его тон безупречно холоден и вежлив.

Неужели все, что произошло, мне только померещилось? Родилось в больной голове, закружившейся от быстрого вальса?

– Простите, князь, но мне не интересны женихи, которых может отнять компаньонка и приживалка…

Мир вокруг стал обретать привычные очертания и краски, и я уже узнавала школьный актовый зал и несколько кружащихся в вальсе пар.

Привычные стены с ложными колоннами, гладкий паркетный пол, вишневые бархатные портьеры на окнах… Легкий запах пыли и чьих-то сладких духов, от которых у меня тут же начинает болеть голова.

Это только игра.

Раз-два-три, раз-два-три.

– Благодарю за танец, мадмуазель.

Когда бал закончился, нас снова собрали в актовом зале, традиционно поблагодарили за участие в тренинге и дали задание написать по итогам развернутые отчеты, после чего нам и сообщат, сколько баллов набрал каждый из участников.

Как-то так получалось, что школа и журналистика всегда были в моей жизни на первом месте. А теперь все вдруг пошло кувырком, само собой перевернулось с ног на голову. Интересно, что я напишу в отчете: что половину учебного времени пялилась на новенького, думая, какой он красивый, а половину – страдала от мыслей о его жестокости. Уж наверняка самый оригинальный отчет получится. Глядишь, еще приз получу – за необычную трактовку образа.