Ангелика - Филлипс Артур

Уязвленная Энн также не могла припомнить, когда жалела заикающуюся клиентку, но милая Констанс заставляла себя улыбаться, и ее отчаянная игра трогала до глубины души. Сколько энергии ей пришлось истратить, дабы отрицать ныне все ею виденное, всю сердечную боль ее наважденного дома, дабы сидеть опустив глаза, выдавливая из себя смех, не смех даже, но визгливое, натужное хихиканье, что искажало естественную и прекрасную ауру приглушенной скорбью живости.

Энн ни словом не помогла фразерствовавшей Констанс. Мятущийся должен сражаться в одиночку, тем яснее и скорее уразумеет он ничтожность своей дрожи. Несомненно, вечером накануне, проводив Энн, Констанс почувствовала, что избавлена от страха и стесненности.

Наконец выговорившись, она приняла последующее облегчение за искоренение исходного затруднения. Кон станс явно провела вечер, размышляя над тем, сколь она нелепа, и когда ночью ничего не произошло (либо содействие Энн уже на первой стадии обернулось успехом, либо враг предпочел тактически отступить), Констанс решила, что не излечилась отчасти, но, вернее всего, никогда и не страдала.

Смехотворная речь доковыляла до завершения.

— Удивляюсь, не сошла ли я с ума, — предложила Констанс в качестве уступки: обычное плачевное желание наважденной.

— Бредите ли вы философической путаницей перед кошками, что восседают на подоконниках? Пристаете ли к людям на улицах, оповещая их об их фатуме? — Энн вздохнула. — Вы не сошли с ума, но воистину опасно схожи с дурочкой. Вчера вы мне таковой не казались.

Слабосильные оправдания прорезались и усохли; Энн невосприимчиво молчала. Разумеется, Констанс возместит любые уже понесенные расходы.

— Надеюсь, вы понимаете, о чем я, — начала она.

Энн повернулась к заблудшей подруге:

— Мы, само собой, должны быть довольны спокойствием прошлой ночи, однако не следует торопиться и делать незрелые выводы. Многое нам неизвестно. Вчера я узнала кое-что о здании, о вашем доме, и освежила в памяти кошмар Бёрнэмов.

Импровизируя на знакомую тему, Энн поведала старую историю Бёрнэмов, прибавляя к ней — как художник выбирает подробности, кои с наибольшей вероятностью воздействуют на смотрящего, — изобретенные наспех элементы, дабы помочь Констанс уяснить ее ситуацию.

Влияние сказки о четырехлетней девочке Бёрнэмов, мучимой вспышками гнева, что были порождены тайнами ее отца, проявилось зримо и поспешно, куда поспешнее, чем в прошлые разы; Констанс, надо полагать, лелеяла надежду именно на такие раздражитель и нейтрализатор.

— Я готова, вполне готова оставить вас в покое, если вчера две девочки всего лишь разыгрывали сценку из спектакля. Уплатите мой скромный гонорар и выкиньте меня из головы. Однако на правах вашей подруги я колеблюсь. Покажите-ка мне личико, дорогуша.

Миссис Монтегю возложила пальцы с коротко остриженными ногтями на подбородок Констанс и повернула его к себе; дама неслышно плакала. Вознамерившись скрыться от прямого взгляда, Констанс моргнула и отвела глаза.

— Фантазии Констанс о фальшивых фантомах — форменное фиаско! — поддразнила ее Энн, продлевая всякое фффф, и Констанс улыбнулась по-настоящему: девочка в рощице, окруженная женщинами и их маленькими подопечными. Энн нежно смахнула слезы с длинных ресниц и поцеловала миссис Бартон в лоб, указательным пальцем разгладив морщинку меж бровей.

— Ну, будет! Открытые врата нельзя запереть вновь. Вы не в силах не смотреть, пусть увиденное и обжигает.

— Верите ли вы, что я виновна? В неурядицах?

— Овладейте собой. Вы же не хотите встревожить нашу Ангелику. Она смотрит на вас. Махните ей и улыбнитесь!

Вариация на тему Бёрнэмов подстрекнула Констанс яснее уразуметь собственный случай, и ее память извергла новую подробность. Ангелика также страдала от припадков ярости, из коих одни были объяснимее других; но самый тревожный припадок случился с нею неделю назад, когда Констанс оставила дочь на попечение отца. Торопливо отлучившись в церковь и возвратившись, Констанс обнаружила ребенка в полном помутнении у недвижных отцовских ног.

— Нечто большее, нежели детская гневливость?

— Много хуже. Он же попросту стоял, изучая ее страдания.

— Сообразно своей исследовательской натуре?

— Или жестокости, — резко отвечала Констанс. — Он желал ее беснования. И мог вызвать припадок с умыслом. Он над ней глумился.