Талисман египетской царицы - Александрова Наталья

После его ухода мать перебила всю посуду, что в то неустроенное время было если не полной катастрофой, то большим бедствием. Долго еще они пили потом чай из эмалированных кружек, в магазине купить ничего было нельзя.

После отъезда отца мать, по выражению все той же сердобольной соседки тети Глаши, что по доброте брала Алену к себе вечерами, сильно запсиховала. Она стала раздражительной, на работе поругалась с начальством, а дома все время цеплялась к Алене. Любой пустяк мог вывести ее из себя.

Бросила Алена, войдя в дом с мороза, шапку и варежки в прихожей на пол – мать орет, что она лентяйка и неряха, вся в отца, принесла в дневнике замечание – ясное дело, отцовское отродье, она, мать, всегда в школе вела себя хорошо и училась на «отлично».

Последнее было совершеннейшим враньем, потому что Алена нашла как-то в коробке из-под конфет «Руслан и Людмила» материн аттестат об окончании школы, в нем были одни тройки. Да и так было ясно, что умом особым мать не блещет, в противном случае устроилась бы она в жизни получше, чем сменная работа на макаронной фабрике. О чем дочка и не преминула сообщить маме при очередной ссоре.

«Уж больно ты умная», – ответила мать и ударила Алену по щеке, снова добавив что-то про отцовское отродье.

Соседка тетя Глаша не раз говорила, что Алена вылитый отец и что это хорошая примета – если дочь на отца похожа, значит, счастливая будет.

Пока что счастья особенного не наблюдалось. Подошло лето, и мать отправила Алену в деревню. Там тоже у родни было не все гладко. Один дядька стал сильно пить. Второй, также по пьяному делу, выехал зимой на тракторе на покрытую льдом реку да и провалился в полынью. Едва не утонул, спасибо, мужики заметили, вытащили. Дядька сильно простудился в ледяной воде, долго болел и перешел на инвалидность. Двоюродные братья выросли, тайно от бабушки покуривали и выпивали по темным углам и выражались исключительно матом. Бабушка постарела и все чаще надолго задумывалась, грустно качая головой.

Осенью мать хотела Алену оставить в деревне на зиму, потому что с макаронной фабрики ее уволили за скандальный характер и жить стало не на что. Нет уж, сказали тетки, колхоз развалился, живем, считай что, с огорода, нам лишний рот не нужен. Алена была только рада такому повороту событий.

Мать устроилась уборщицей в коммерческий магазин, открывшийся едва ли не первым у них в городе. Макаронную фабрику вскоре закрыли – не из чего стало делать макароны, и теперь у них в квартире часто собирались бывшие сослуживицы матери.

Они сидели за столом в захламленной кухне, выпивали – немного, для настроения – и пели визгливыми голосами песни «Вот кто-то с горочки спустился», «Виновата ли я» и совсем уже под закрытие вечера «Ах, зачем эта ночь так была хороша!».

В этом месте мать начинала плакать и ругать отца последними словами. Вообще эта тема – о том, каким муж оказался подлецом, как соблазнил ее юной девушкой, сделал ей ребенка, да еще и жениться-то не хотел, с трудом его заставили, а потом сидел на ее шее, учился, пока она горбатилась на фабрике в три смены, а как выучила она его на свою голову, так он ее и бросил с ребенком, – эта тема стала главной в ее жизни.

Мать ругала отца неустанно, утром и вечером, на работе и дома перед телевизором, жаловалась на него родным и знакомым и просто посторонним людям в очереди или в трамвае. Такой ненависти способствовал тот факт, что денег от отца за все эти годы не пришло ни копейки. Вообще никаких известий не было, уехал человек – и пропал. Мать официально подала на алименты, но судья сразу сказал, что дело это дохлое, не найдут человека, если он сам не объявится. Теперь, дескать, не прошлое время, муж ее, может, где-то работает без оформления, как его найдешь…

Так и оказалось, и мать озверела окончательно. Ее зарплаты уборщицы на жизнь не хватало, Алена ходила в чужих обносках, что перешивала все та же соседка тетя Глаша, и однажды не выдержала и закричала матери, потеряв терпение, что не отец их бросил, а мать сама его выгнала, поставив дурацкие условия и пригрозив разводом. Мать в это время мыла мясорубку, и эту самую мясорубку тут же метнула в дочь. Алена успела отклониться, мясорубка попала в окно, посыпались веером стекла, и одно большое сильно порезало Алене вену на руке. Увидев, как хлещет кровь, мать дико заорала, и соседка тетя Глаша заколотила в дверь. Мать стояла столбом и визжала, Алена сама, преодолевая слабость, перетянула руку тонким кожаным ремешком, как учил на уроке физрук, по совместительству читавший у них курс гражданской обороны. Она же открыла дверь соседке и только после этого упала в обморок.

После того как Алену выписали из больницы, мать притихла, возможно, этому способствовало посещение участкового милиционера, вызванного соседкой. Отца мать ругала, но без прежнего пафоса, к дочери больше не цеплялась. Алене шел пятнадцатый год, она сильно выросла и похорошела.

«Не в меня…» – вздыхала мать.

«И слава богу!» – не выдержала как-то тетя Глаша.

Мать и раньше-то, в молодости, была не слишком хороша – щеки пухлые, глаза небольшие, нос пуговкой, с возрастом же она расплылась, тело стало дряблым, щеки и вовсе лезли на глаза.

Алена теперь и сама видела, что она очень похожа на отца. Его тонкие брови, твердо очерченные скулы, упрямый рот. И характер такой же упрямый, утверждала мать. После инцидента с мясорубкой Алена с ней не спорила, они вообще мало разговаривали.

После девятого класса мать сказала ей твердо: хватит с меня твоей школы, ничему путному ты там не выучишься, больно здоровая на моей шее сидеть.

Это была заведомая неправда, поскольку Алена каждое лето не отдыхала, а работала то на почте, то помогала матери в магазине, то мыла посуду в летнем кафе, только там надо было прятаться от милиции.

Училища в городе было два: педагогическое и медицинское. Алена выбрала педагогическое, учителем младших классов она становиться не собиралась, но там готовили еще секретарей-референтов, вдалбливали в головы хорошеньких девушек основы компьютерной грамотности и делопроизводства.

Алена окончила училище на «отлично», устроилась секретарем в небольшую коммерческую фирмочку, каких пооткрывалось в их городе множество, так началась ее самостоятельная жизнь. Хотя на самом деле она началась уже давно, когда отец сказал матери: «Живи как хочешь!» – и ушел из дома, не простившись с десятилетней дочерью.

– Приехали! – ворвался в ее мысли недовольный голос водителя. – Бронницкая!

Вот как, едва ли не полжизни прошло у нее перед глазами всего минут за двадцать.

– Завтра приезжай вовремя, – сказала она, выйдя из машины, – не опаздывай, как сегодня. Пробки не пробки – меньше спать нужно.