Что-то страшное грядёт - Брэдбери Рэй Дуглас

Джим закричал. Вилл закричал.

Они отмерили полгода в оранжерейно-теплом скользящем мраке, прежде чем Вилл, крепко сжимая руку Джима, решился прыгнуть, расставаясь с радужными надеждами, отказываясь от стольких чудесных лет возрастания; оттолкнувшись свободной рукой от площадки, он соскочил вниз, увлекая Джима за собой. Но Джим был не в силах выпустить шест, не в силах расстаться с каруселью.

— Вилл! — закричал Джим, разрываясь между машиной и другом, одна рука — с ней, другая — с ним.

Словно кто-то безжалостно рвал на части кусок материи или живую плоть.

Глаза Джима уподобились слепым глазам статуи.

Карусель кружилась.

Джим вскрикнул и сорвался с карусели, крутясь в воздухе.

Вилл пытался перехватить его, но Джим упал и покатился по земле. И застыл, недвижимый, безмолвный.

Чарлз Хэлоуэй ударил кулаком главный выключатель.

Опустевшая карусель замедлила вращение. Лошади укротили свой бег к некой далекой летней ночи.

Чарлз Хэлоуэй и его сын опустились на колени подле Джима: пощупать пульс, приложить ухо к груди. Подернутые белой пленкой глаза Джима были устремлены на звезды.

— О господи! — воскликнул Вилл. — Он мертв?

Глава пятьдесят вторая

— Мертв?..

Отец Вилла провел по холодному лицу, холодной груди.

— Не чувствую…

Где-то вдали кто-то звал на помощь.

Они подняли головы.

По центральной дорожке, озираясь назад, наталкиваясь на билетные будки, спотыкаясь о растяжки, бежал мальчик.

— Помогите! Он гонится за мной! — кричал мальчик. — Этот ужасный человек! Ужасный человек! Я хочу домой!

Метнувшись вперед, мальчик протянул руки к Чарлзу Хэлоуэю.

— О, помогите, я потерялся, мне страшно. Отведите меня домой. Этот Человек с татуировками!

— Мистер Мрак! — выпалил Вилл.

— Он самый! — тараторил мальчик. — Бежит сюда! О, задержите его!

— Вилл… — сказал отец, вставая с колен, — займись Джимом. Искусственное дыхание. Пошли, парень.

Мальчик засеменил куда-то в сторону.

— Сюда!

Шагая следом, Чарлз Хэлоуэй разглядывал расстроенного мальчика, изучал его голову, плечи, спину, походку.

— Мальчик, — сказал он, когда они обогнули сумрачную карусель, по ту сторону которой склонился над Джимом Вилл. — Как тебя звать?

— Некогда! — закричал мальчик. — Джед. Скорей, скорей!

Чарлз Хэлоуэй остановился.

— Джед, — продолжал он; мальчик обернулся, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. — Сколько тебе лет, Джед?

— Девять! — ответил мальчик. — Господи, сейчас не время! Мы…

— У нас вагон времени, Джед, — сказал Чарлз Хэлоуэй. — Только девять. Такой юный. Я никогда не был таким юным.

— Боже праведный! — сердито крикнул мальчик.

— Или кто-то совсем неправедный, — заметил отец Вилла, протягивая руку к мальчику; тот поспешно отпрянул. — Ты боишься только одного человека, Джед. Меня.

— Вас? — Мальчик продолжал пятиться. — Что вы мелете! С какой стати?

— А с такой, что иной раз у добра есть оружие, а у зла его нет. Кое-когда трюки не удаются. Кое-когда люди не позволяют разъединить их и заманить в западню. Никаких «разделяй и властвуй» сегодня, Джед. Куда ты задумал вести меня, Джед? К какой-нибудь клетке со львами, где ты уже все приготовил? К какому-нибудь аттракциону вроде Зеркального лабиринта? К кому-нибудь вроде той Ведьмы? Ну, Джед, ну, говори же! А давай-ка, Джед, завернем твой правый рукав, идет?

Большие глаза цвета лунного камня сверкнули; мальчик отскочил назад, но одновременно Чарлз Хэлоуэй прыгнул вперед, поймал его за руку, схватил за шиворот и вместо того, чтобы просто завернуть рукав, сорвал с него рубашку.

— Ну вот, Джед, — произнес Чарлз Хэлоуэй почти спокойно. — Как я и думал.

— Вы, вы, вы, вы!..

— Вот именно, Джед, я. Но главное — ты, давай-ка посмотрим.

И посмотреть было на что.

По всей руке мальчугана, начиная с пальцев и кисти, извивались синие змеи с глазами цвета медного купороса, синие скорпионы сновали между вечно голодными синими акульими челюстями, которые норовили схватить всевозможных уродцев, стиснутых вместе наколкой бок о бок, плечо к плечу по всей груди, по всему тонкому торсу, ютящихся в укромных тайниках этого маленького, крохотного, теперь похолодевшего, дрожащего от страха тельца.

— Право, Джед, ничего не скажешь — настоящие произведения искусства.