Carpe Jugulum. Хватай за горло! - Пратчетт Терри

– И навести за нас могилку Охвостка, – попросила Агнесса. – Мы будем по нему скучать. Но может, мы сумеем найти тебе нового щенка?…

– Большой данке, но найн. Охвофтка никто не заменяйт.

Он махал им рукой, пока они не скрылись за поворотом.

Подняв глаза, Агнесса вдруг увидела трех сорок, сидящих на ветке над дорогой.

– Три – кто-то умрет… – вспомнила она.

В воздухе просвистел камень. Раздался возмущенный сорочий треск, и на дорогу посыпались перья.

– Ну вот, теперь их две. Ух, повеселимся! – самодовольно изрекла нянюшка.

– Нянюшка, но это жульничество!

– А ведьмы всегда жульничают, – пожала плечами нянюшка Ягг и оглянулась на спящую фигуру. – Это известно всякому, кто хоть немного разбирается в ведьмах.

Они возвращались домой в Ланкр.

Снова капал дождь. Вода просочилась в шатер и даже проникла в фисгармонию, которая при нажатии на любую клавишу теперь издавала только похожие на жабью отрыжку звуки. От песенников почему-то откровенно воняло кошатиной.

Всемогучий Овес махнул на них рукой и занялся своей походной кроватью, в процессе сборки которой ободрал два пальца и прищемил еще один. Разложенная наконец койка выглядела так, словно была предназначена не для человека, а для какого-нибудь гигантского банана.

Овес понимал, что таким образом пытается отвлечься от мыслей. В целом он был даже доволен этим. Ему было приятно выполнять простую работу и слышать только собственное дыхание. А может, есть способ…

С улицы сквозь легкий шепот вечернего ветерка донесся какой-то стук. Били чем-то деревянным по чему-то пустому.

Он осторожно выглянул из шатра.

Люди, стараясь не шуметь, выходили на поле. В руках некоторых он увидел доски. Кое-кто катил бочки. Овес, открыв рот от изумления, смотрел, как быстренько сооружаются грубые скамейки и на них рассаживаются люди.

У некоторых из мужчин были забинтованы носы.

Потом раздался грохот колес, и Овес увидел, как из ворот замка выезжает королевская карета. Тут он очнулся, скрылся в шатре и отчаянно принялся рыться в мешке в поисках чистой рубахи. Шляпу он так и не нашел, балахон был заляпан грязью, кожа на башмаках потрескалась, пряжки потускнели от кислого воздуха болот, но чистая рубаха определенно…

Кто-то попытался постучать по влажному брезенту и, выждав буквально полсекунды, вошел в шатер.

– Ты тут одет? – спросила нянюшка Ягг, осматривая его с головы до ног. – Знаешь, мы ведь тебя ждем. Пора, так сказать, стричь заблудших овец, – добавила она тоном, который явственнно говорил о том, что лично она происходящее очень и очень не одобряет.

Овес повернулся к ней лицом.

– Госпожа Ягг, я знаю, я тебе не слишком нравлюсь…

– А с чего бы ты мне нравился? – перебила нянюшка. – Эсме тащила тебя на себе через все горы. Заботилась о тебе, ухаживала…

Решительный ответ уже готов был вырваться из горла, но тут Овес заметил понимающий нянюшкин взгляд и предпочел откашляться.

– Э… да, – кивнул он. – Да. Это была чудовищная глупость с моей стороны. Госпожа Ягг, а там много людей собралось?

– О, человек сто – сто пятьдесят.

«Это все она, – подумал Овес, вспомнив расставленные в доме нянюшки портреты. – Она способна влиять на огромное количество людей. Но, готов поспорить, кто-то сначала повлиял на нее».

– И что я, по их мнению, должен сделать?

– На твоем плакате написано «Вичерняя Песня», – напомнила нянюшка. – Хотя лично я бы предпочла, чтобы там было написано «Вечернее пиво».

Он вышел из шатра и увидел освещенные вечерним солнцем лица ланкрцев, почувствовал их взгляды. Тут собрался почти весь Ланкр. Король и королева сидели в первом ряду. Веренс царственно кивнул Овсу, подавая сигнал, что пора уже начинать. Что бы это ни было.

Нянюшка Ягг весьма недвусмысленно демонстрировала, что никаких специальных омнианских молитв она не потерпит, поэтому Овес выбрал общую молитву благодарения. Она адресовалась любому богу, который сейчас его слышит, а также всем тем богам, кто не слышит и не собирается этого делать.

Потом Овес вынес из шатра испорченную фисгармонию, попытался извлечь из нее пару аккордов, но нянюшка мгновенно оттеснила его в сторону, засучила рукава и принялась извлекать из влажных мехов ноты, о существовании которых Овес даже не подозревал.

Пение не было слишком воодушевленным, пока Овес не отшвырнул в сторону песенник и не научил собравшихся некоторым песенкам, которые пела ему бабушка. Они были полны огня и грома, смерти и справедливости, но мелодии были настолько простыми, что их легко можно было насвистывать, а названия говорили сами за себя: «Ом растопчет неверных», «Вознеси меня на небо» и «И зажги огонь добродетели». Песни были приняты благосклонно. Жители Ланкра не очень интересовались религией, зато теперь они знали, как она должна звучать.