Саламандра - Никитина Елена

— Это кто тут вольная птица? — заплетающимся языком спросил он, переводя сальные глазки с меня на Эмму. — Мы можем быстренько приручить эту бедную пташку, приласкать, обогреть… — И он собрался плюхнуться на еще один свободный стул за нашим столиком.

— Вольная птица на то и вольная, чтобы к ней никто не тянул свои грязные лапы, — довольно грубо ответила ему моя зеленоглазая знакомая, а я в довершение всего успела отодвинуть стул в сторону. Если позволить этому любителю пернатых сесть за наш столик, то потом от него даже с дивовой помощью не отделаешься.

Мужик, не ожидая такого подвоха от двух вполне безобидных и милых с виду девушек, с грохотом плюхнулся на пол, взмахнув руками. В трактире раздался дружный взрыв хохота, некоторые даже со своих мест приподнялись, чтобы получше видеть. Еще бы, такое развлечение, да еще и бесплатно! Мы смотрели на жертву нашей несговорчивости с нескрываемым равнодушием и некоторой долей брезгливости. Вряд ли такой может стать причиной любви с первого взгляда.

Мужик тем временем, жутко матерясь, пытался безуспешно подняться, но каждый раз у него это не получалось, что-то ему мешало, да и пол почему-то оказался слишком скользким для таких сложных маневров. Ему на помощь подоспели товарищи, которые вернули несчастного в вертикальное положение и попытались увести его от места бесславного флирта.

— Нет, подождите, — заерепенился мужичок, не желая признавать свое поражение. — Я еще не договорил… Я к ним по-хорошему, а они? Ик… Меня ронять? Я этого так не оставлю! Я им сейчас…

Тут он резко замолчал, подозрительно испуганно уставившись на Эмму. Я была так увлечена наблюдением за всей этой сценой поднимания, что даже на какое-то время позабыла про мою новую знакомую. Теперь же и я посмотрела на нее и ужаснулась. Эмма сидела, полностью повернувшись к пьяному собеседнику, со скрещенными на груди руками, напряженная, как кошка, готовая к прыжку, но не это было самым пугающим. Ее глаза. Девушка смотрела на мужика снизу вверх, но казалось, будто она выше его раза в два. И взгляд стал холодным, оценивающим, жестоким. С таким выражением убивают не задумываясь. Мне стало не по себе. И не только мне, потому что друзья нашего ухажера поспешили утащить уже не сопротивляющегося товарища подальше от нашего негостеприимного столика.

Эмма проводила их тяжелым взглядом и как ни в чем не бывало принялась есть остатки салата.

— Слушай, Сатия, — доев свой малокалорийный ужин, снова обратилась ко мне Эмма. — Если ты не хочешь тащиться еще пару седмиц в компании грязных вонючих мужиков наподобие этого и продолжать дышать пылью, то можешь составить мне компанию, мы доберемся до Пармены уже дней через пять самое позднее. Да и вдвоем веселее будет. Или ты по сердечной прихоти кого там сопровождаешь?

Предложение было заманчивым. От одной мысли, что мне еще предстоит плестись с караваном Вершитель знает сколько времени, мне хотелось удавиться, но эта странная оптимистично-тоскливая девица почему-то не внушала мне доверия. Что-то в ней было не так, но, что именно, я не могла понять. С одной стороны, ее предложение звучало вполне практично — вдвоем ехать куда как сподручнее, безопаснее, да и просто веселее. К тому же это исключает вероятность недвусмысленных приставаний со стороны попутчика, если он одного с тобой пола. Почти исключает, потому что люди и нелюди бывают разные — голубые, розовые… и вообще странные. Но даже при таком раскладе степень риска снижается до минимума.

— Кого там сопровождать-то? — скривилась я. — Старье одно, даже взглянуть не на что. А над твоим предложением я подумаю.

— Только думай быстрее, я через пару часов уезжаю.

За спиной сильно хлопнула входная дверь, и я обернулась. В таверну вошел невысокий человек в дорогом длинном плаще и надвинутом по самые брови капюшоне. Ничего примечательного, наверняка какой-нибудь местный или проезжий аристократ пожаловал, но сразу свой сиятельный лик народу афишировать не торопится. Мой папашка иногда тоже в простые забегаловки так ходит душу отвести, с простым народом за чаркой-другой посидеть, за жизнь поговорить, на свою царскую долю пожаловаться. Что самое интересное, мужики его жалеют, даже за свой счет, те, что побогаче, поят, думают, умалишенный с манией величия. Умеет Змей Горыныч быть убедительным, даже слезу вышибет своими жалобами.

Я уже собралась отвернуться, не найдя ничего достойного своего внимания, но тут вошедший сделал резкое движение головой, и капюшон немного съехал назад, на миг осветив лицо. Упасть со стула мне не позволила разве что спинка, на которую я обессиленно откинулась.