Я люблю Америку - Задорнов Михаил

Эмигрантские газеты печатали небылицы о том, сколько во время концерта у зрителей рассосалось спаек, шрамов, швов… У кого-то рассосался не только шов от аппендицита, но и швы на брюках. Такого чуда эмигрантская Америка еще не видела.

Я думаю, что второе пришествие по сравнению с гастролями Кашпировского в Америке – банальный фокус заезжего иллюзиониста, у которого из рукавов вылезает несметное количество всяких тварей. Рассказывают, как один хромой инвалид вылечился прямо в зале, вскочил, бросил костыль в Кашпировского и убежал, не хромая. Ходили слухи, что во время этого сеанса у него отросла нога. Думаю, это был кто-то из друзей Шульмана, которому хорошо заплатили за то, чтобы у него отросла нога. Виктор же был профессионалом! Импресарио! Это значит, что он в совершенстве владел не только «о’кеем», но и маркетингом, и адвертайзингом, и промоушном.

В общем, Виктор так шумно и с таким успехом провел последние гастроли, что эмигранты возненавидели его окончательно. У самого же Шульмана аппетит разыгрался, и он решил сдержать данное мне обещание иметь отныне дело только с дикими зверями, а не с неуправляемыми русскими артистами. И, как мне потом кто-то рассказывал, повез все-таки цирковые номера не только с обезьянами, но и с медведями и лошадьми в Латинскую Америку, где умудрился часть медведей и лошадей продать, оформив их по ведомостям для налоговой полиции как умерших.

Единственное, что огорчало из всего этого лично меня, – что почетное место между Жванецким и обезьянами мне занять не удалось. Зато посчастливилось Кашпировскому. Он поставил жирный восклицательный знак в шульмановской карьере. И занял еще более почетное место между Задорновым и списанными медведями и лошадьми из перуанского цирка.

Короче, Шульман бросил рынок. Рынок разбился на множество кусочков, и все кому не лень их подобрали. У меня лично сложилось впечатление, что, если эмигрант в Штатах совсем не способен заработать себе на жизнь, он начинает заниматься прокатом русских артистов, или, как принято красиво говорить в Америке, шоу-бизнесом. Дело, в общем, и вправду несложное: уговорил артиста, напечатал билеты, арендовал зал, продал билеты и украл большую часть выручки. Кто владеет этим нехитрым ремеслом, называет себя все тем же громким и увесистым словом «импресарио». В отличие от Шульмана, подобравшие осколки рынка импресарио выглядели понеряшливее, снимали залы подешевле, отели победнее и за доллар пускали в зал знакомых зрителей со своими стульями.

Где только не доводилось мне выступать в моих послешульмановских гастролях! На чердаках, в подвалах, в государственных нищих школах с разрисованными стенами, на которых бесилась пульверизаторами молодежная энергия полового созревания. Не раз в последующие годы я вспоминал добрым словом Виктора Шульмана, который в последний день моих гастролей даже полетел из Нью-Йорка провожать меня в Вашингтон, откуда я улетал домой. Полетел с единственной целью – договориться с нашим «Аэрофлотом», чтобы с меня не брали денег за перевес – шесть чемоданов с дубленками от Йосика на всю мою семью…

Из интервью с Михаилом Задорновым

– Михаил Николаевич, в советское время вы, кроме Америки, два раза были в Польше, ездили в ГДР, в ФРГ, в Венгрию… Почему же не написали очерки ни об одной из этих стран?

– Тогда для меня Америка была единственной страной, в которую я был влюблен и которую мечтал увидеть. Я был воспитан американской литературой – Фитцджеральд, Хемингуэй, Купер, Майн Рид. От поездки в Америку у меня было столько впечатлений, что не написать об этом я просто не мог.

– В других поездках никаких интересных историй с вами не случалось?

– Почему же? Есть о чем вспомнить… У меня все время так получалось, что я что-то продавал. В ФРГ – икру и билет на матч. В Польше – дубленку… Поездкой в Польшу меня наградили за общественно-полезную деятельность в институте. Чтобы получить разрешение на выезд, нужно было пройти собеседование в Совете ветеранов. Благодаря Совету ветеранов я знал об этой стране все – количество партий, надои молока среднестатистической польской коровы, и чем отличается Рабочая партия от Крестьянской… Собеседование я прошел, и меня выпустили. В Польше можно было не только купить джинсы, но и посмотреть фильмы Формана и Аллена, которые меня просто потрясли. Это было для души, а захотелось еще чего-нибудь и для туловища… Я решил сходить на стриптиз, но денег уже не было. Пришлось пожертвовать дубленкой, которую мне теща достала в закрытом распределителе при Верховном Совете Латвии. Поехал продавать дубленку на рынок. Подходит цыганка и спрашивает: «Швед?» Я говорю: «Нет». – «Ирландец?» – «Нет». И улыбнулся. А у меня (первый раз признаюсь!) был золотой зуб. Она увидела и обрадовалась: «О, русский!» Мы сторговались. Цыгане меня еще и довезли на лошади прямо до гостиницы. Я пошел к кагэбэшнику из нашей группы, честно признался, что продал дубленку, и пригласил его на стриптиз. Стриптиз у нас каких-то сильных эмоций не вызвал. Но от самого ощущения, что мы на нем побывали, испытывали гордость. Денег хватило даже на вино. Швейцар, увидев, что мы вернулись пьяными, да еще в то время, когда советские туристы давно спят, решил, что мы особые туристы. И спросил: «Паны женщин хотят?» И тут я дал такого патриота! «Мы советские люди, – сказал я, – а советский человек найдет женщину сам!»