Дембельский аккорд - Серегин Михаил Георгиевич

Надпись «ДМБ-2004», появившуюся за зиму в окрестностях Чернодырья, можно было разглядеть из космоса. По заснеженному северному склону холма были в строгом порядке вытоптаны глубокие – до грунта – траншеи, в которые была засыпана зола из печки-буржуйки. Пепла было много. Времени и терпения у автора надписи – еще больше. Когда траншеи заносило поземкой или заваливало снегопадом, назначенные на шестой пост солдаты точно знали, чем они будут заниматься вместо положенного по уставу сна. От ремонтно-восстановительных работ на этом холме было освобождено только одно подразделение во всем батальоне – разведвзвод старшего лейтенанта Бекетова. Впрочем, разведчики обычно просились «на склон» добровольцами. Особенно усердствовали бойцы отделения химразведки.

Подполковник Стойлохряков за всю зиму побывал на своем шестом посту только один раз. Нагрянул вечером с внезапной проверкой, остановил машину за триста метров и пошел в обход, через кусты, заходя с противоположной воротам стороны. Подобраться незамеченным ему не удалось – вспарывая сапогами снег, он просто не смог заметить притаившуюся под настом проволочку. В соседнем кустике хлопнуло, засвистело, в небо полетели яркие огни. С поста донесся истошный вопль часового: «Стой, кто идет?!» Этот важный вопрос часовой с комбатом выясняли не меньше пяти минут, поскольку подполковник от злости забыл пароль, а часовой был заинструктирован начальником караула до полного забвения всего, кроме нужных статей Устава гарнизонной и караульной службы. Наконец хлопнул долгожданный предупредительный выстрел, и подполковник нырнул в сугроб. Как только Стойлохряков попробовал приподнять голову, хлопнуло еще раз, и по снегу отчетливо передалось чавканье вспарывающей наст пули. Лежать без движения пришлось еще пять минут. Наконец заскрипели приближающиеся шаги, и знакомый до зубовного скрежета голос произнес:

– Ты смотри, живой! Шевелится! Так, боец, в уставе что записано? Предупредительный выстрел! Выстрел, а не выстрелы! А дальше? Дальше что? Ты по нему должен был оружие применять, по нему, а не по сугробу! Вот если бы попал – ехал бы сейчас в отпуск, а сейчас – как комбат скажет! Вставайте, товарищ подполковник, можно уже.

В караулке отчетливо пахло самогоном, но заначку обнаружить не удалось. Не помогли ни профессиональный нюх, ни многолетний армейский опыт. От самого лейтенанта пахло колбасой – свежей, охотничьей, с чесночком. Колбасы тоже не было – только котелок с давно и безнадежно засохшими остатками перловки. Детальный, дотошный, как после убийства президента или по меньшей мере генерала, осмотр территории обнаружил цепочку узеньких следов, ведущих в двух направлениях – от ворот к дверям кунга и от караулки обратно. Комбат присел на корточки, присмотрелся к следам – так и есть, женские сапоги, тридцать шестой размер. Обратная цепочка была совсем свежей. Настолько, что прямо на глазах у подполковника потревоженная снежинка на краю одного следа покачнулась под ветром и упала. «Это как раз пока я лежал, плюс-минус три минуты», – чутьем бывалого охотника определил Стойлохряков. Он поднял взгляд – лейтенант Мудрецкий смотрел на следы и на начальство весело и беспечно.

Кряхтя, комбат приподнялся и задал только два вопроса:

– Кто тебе приказал сигналки ставить, а? И откуда они у тебя вообще, если их на этом складе нет?

– Так это не мои! Ну, товарищ подполковник, откуда же я их возьму, в самом-то деле! Это старший лейтенант Бекетов с разведчиками еще осенью поставили. Отрабатывали, значит, захват особо важного объекта, вот и устроили на подходах. Для полного реализма, так сказать.

– Это у тебя, что ли, особо важный объект? Да тут весь склад – полтора списанных снаряда и три учебные гранаты! – рыкнул было Стойлохряков и осекся, проследив за взглядом ссыльного лейтенанта. Тот смотрел на штабеля укутанных брезентом ящиков. Оба офицера прекрасно знали, что эти ящики попросту не поместились ни в двух длиннющих бараках-складах, ни в дюжине выкопанных к ним в дополнение землянок. То, что большая часть боеприпасов была снаряжена еще до рождения самого начкара, не имело никакого значения, кроме одного – случись что, рванули бы они качественно, по-советски.

– А если не особо важный, товарищ подполковник, почему у вас тут начкаром не сержант, а офицер? – наивно хлопая глазами, поинтересовался Мудрецкий. – По уставу...

Не дослушав, Стойлохряков четко, по-строевому развернулся и тяжело направился к воротам. За калиткой еще раз посмотрел на узкие женские следы, отметил, откуда и куда они вели – в том направлении ближайшая деревня была километрах в пяти. Комбат плюнул, несколькими крепкими русскими словами охарактеризовал личный состав своего батальона и всех представительниц местного населения, отряхнул с плеча последний снежный комок и направился к машине.