Кыся - Кунин Владимир

- Ну, Иван Афанасьевич, ты даешь, бля! Откуда я-то знаю? Ты - хозяин, ты и знать должен.

Но тут стюардессочка сказала на вполне приличном русском:

- Получите, пожалуйста, вашего клиента и распишитесь в этой бумаге. Копию оставьте себе.

Пилипенко подписал бумагу, вернул оригинал стюардессе и протянул руку за сумкой. Но стюардесса сказала:

- Момент, герр Пилипенко. Я должна подтвердить Мюнхену наше прибытие в Санкт-Петербург.

Она пошарила рукой в сумке, достала из-под меня спутниковый телефон и нажала Мюнхенскую кнопку. Подождала несколько секунд и залопотала по-немецки:

- Фрау Кох? Все в порядке. Мы в Санкт-Петербурге. Очень холодно. Нас уже встретили. В полете все-все было в порядке. Передаю телефон...

Пилипенко снова протянул руку, теперь уже за трубкой, но стюардесса отвела его руку в сторону и попросила к телефону меня:

- Герр фон Тифенбах - вас!

Я в своей Рождественской красно-золотой жилетке наполовину высунулся из сумки и краем глаза заметил, что у Пилипенко от изумления просто отвалилась челюсть! Так тебе и надо, гад... Я приложил ухо к трубке и услышал голос Тани:

- Ну, как ты, Кыся?

- Нормально, - по-Шелдрейсовски ответил я. - Поцелуй Фридриха. Успокой его. Я еще буду звонить...

И сам лапой отключил телефон. Пилипенко увидел это, впал в полуобморочное состояние и покачнулся...

Ах, как мне отчетливо вспомнился полный бессильной злобы монолог Пилипенко, когда, провонявшийся оружием, потом и похмелюгой, милиционер остановил раздолбанный "москвичонок", на котором они везли нас на закланье в институт физиологии, и отобрал у Пилипенко десять долларов ни за что ни про что. Да, еще и обматерил с ног до головы!

"Будет и на нашей улице праздник! - сказал тогда Пилипенко Ваське. Сейчас время революционное - кто был ничем, тот станет всем!.."

А я еще тогда подумал - все может быть... И вот вам, пожалуйста! Белый "Мерседес", пыжиковая шапка, дубленка - которая ему раньше и во сне не снилась... И Васька прикинут - будьте-нате! Кожаный куртон фирменный, руки в специальных автомобильных перчатках с дырочками, французским одеколоном от него разит. Курят они исключительно "Данхилл".

Так это он - Пилипенко Иван Афанасьевич - хозяин самого дорогого и престижного пансиона для иностранных Котов и Собак самого высокого ранга? Это на ЕГО банковский счет Фридрих фон Тифенбах перевел все суммы на мое содержание!

- Иван Афанасьевич, а Иван Афанасьевич! - окликнул его Васька. - А не сдается тебе, что у этого мюнхенского Котяры - рожа вроде знакомая, а?

У меня сердце замерло... А вдруг они узнают меня, развернутся прямо вокруг Исаакиевской площади, да и отвезут меня прямиком на Васильевский остров, в институт физиологии!.. Благо тут это рядышком!

- Ну тебя, Васька, - неуверенно проговорил Пилипенко. - Быть не может! За него нам такие бабки перевели, что подумать страшно! Хотя - похож... Ты про какого вспомнил?

- А про того - с проспекта Науки. Который нас в последний раз тогда, осенью, чуть по миру не пустил. Весь наш улов разогнал и сам смылился. Помнишь? И ухо рваное, гляди! И шрам на роже...

- Не знаю, Василий. Не могу сказать. Но если этот Котяра, действительно, того самого еврейчика, и он за это время сумел ТАК приподняться, что может позволить себе жить по люксу и летать со спутниковым телефоном - я ни о чем вспоминать не хочу!

- А если я тебе напомню, как он в позапрошлом годе тебе всю фейсу располосовал, когда мы его отлавливали в очередной раз? - ехидно спросил Васька.

- Слушай! - строго сказал ему Пилипенко. - Ты говори, да не заговаривайся! Я сейчас возглавляю коммерческое предприятие мирового уровня. И на за какие прынцыпы не держусь. Мне - абы гроши и харч хороший, как говорят в народе. А гроши за этого Котяру плотют, как за прынца! И ежели ты его хоть словом обидишь, или еще как, я из тебя душу выну и без порток выкину. Понял? А на твое место любого генерала-отставника возьму, и он за те бабки, которые я тебе сейчас плачу, - будет мне служить, как Иосифу Виссарионовичу Сталину!

И тут мы подъехали к роскошной гостинице.

То, что гостиница была роскошной, я это сразу просек по тем автомобилям, которые толпились у входа в этот русский рай богатого туризма и очень крупных деловых контрактов. Мне еще Водила на корабле рассказывал про такие гостиницы у нас в Питере. А я все никак не мог поверить, что в одном и том же городе, где есть наш с Шурой дом и мой пустырь перед ним, существуют такие гостиницы.