Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II - Штерн Борис

• Расскажу я тайну другу,
• Подтруню над ним,
• В теплый час, когда по лугу
• Вечер стелет дым.
• Ик— к…

• И с улыбкой безобразной
• Он ответит: «Ишь!
• Начитался дряни разной,
• Вот и говоришь».
• Ик-к…

— «Ишь!» — смакуя, повторил майор Нуразбеков. — «Начитался дряни разной, вот и говоришь». Стихотворение как называется?

— Не помню.

— «Оборванец».

— Точно! Ик-к…

— Попейте еще водички. Где вы его прочитали? Гумилев ведь у нас почти не издается.

— Не помню. Прочитал где-то.

— И сразу запомнили?

— Ну.

— Поэзию любите?

Гайдамака опять удивился сам себе и ответил:

— Не так чтобы… Наверно, само запомнилось. Вот и вы помните. Очень уж этот «Оборванец» хорош. Как у Есенина. А есенинские стихи сами запоминаются.

— Ага. Есенин. Понятно. Но я не точно поставил вопрос. Я спросил: знаете ли вы Николая Гумилева? Вы ответили: да, вы знаете стихи Николая Гумилева. Теперь я уточняю вопрос: знакомы ли вы с Николаем Гумилевым?

— Как можно? — удивился Гайдамака.

— А что? Нельзя, что ли, водить знакомство с Николаем Гумилевым?

— Но ведь он… — смешался Гайдамака.

— Что — он?…

— У вас…

— Что — у нас?…

Гайдамака совсем сконфузился.

— Вы хотите сказать, что Николай Гумилев был расстрелян в ЧК и потому вы никак не могли быть с ним знакомы?

— Да. Не мог.

— Так и запишем, — сказал майор Нуразбеков.

ГЛАВА 3. Падре дон Карлеоне

Уже через год русская богатенькая узейро Кустодиева, чудом спасшаяся от большевиков, сделалась отличным прикрытием для офирских террористов. Она круизировала по Средиземноморскому бассейну, сорила электрумом, приценивалась, устраивалась, размещалась в Европе. Ее уже узнавали на европейских таможнях и не проверяли чемоданы. Сашко был ее любимым сынком, а Гамилькар — черным мужем и купидоновым магнатом. Графиня Узейро, не будь дурой, остановила свой выбор на Италии. Она даже не вызывала подозрений — без всяких подозрений ясно было, что дело тут нечисто, итальянская полиция хорошо видела, но смотрела сквозь пальцы на то, что русский паспорт графини Кустодиевой выправлен в Эфиопии, что хлопчик-сынок на графиню не похож, а черный муж ее, хотя и состоит при Узейро pour се affaire,^[6] но, сразу видно, не как супруг, а любовник. Но полиция закрывала глаза за взятки, хотя знала Гамилькара как офирского националиста, хотя где находится эта страна, никто не ведал, даже чиновники МИДа. Что-то слышали — есть такая страна, маленькая странишка вроде Монако, Лихтенштейна или Андорры, где-то на водопадах Нила. Гамилькар подбирался к Италии кружным ганнибаловым путем через Марокко, Испанию, Францию, даже тоже перешел снежные Альпы. В Риме они сняли шикарную квартиру на третьем этаже с видом па Ватикан; с балкона можно было по пятницам наблюдать выезд из ватиканских ворот самого папы римского — каждый вечер в пятницу открывались помпезные створы, отлитые по эскизам Микеланджелло, которые нисколько не напоминали скромненькие врата в Офир, и папа Карел-Павел без свиты уезжал в простеньком, народном (папа косил под народ) черном «форде» до утра понедельника на уик-энд. «Форд», наверно, бронированный, прикидывали Гамилькар с графиней, наблюдая из-за занавески за папским выездом, ну, а за ними, в свою очередь, наблюдали филера итальянской полиции, которые опасались покушения па папу римского. Но особняк рядом с Ватиканом служил Гамилькару только для отвода посторонних глаз. Муссолини он решил взорвать на тайной дачке в домике в Бонцаниго — в этом домике по давней традиции скрывались или оттягивались высшие итальянские чины: здесь прятался Гарибальди, приезжал маршал Бадольо, наведывался Муссолини.

Вскоре атташе офирского представительства при эфиопском посольстве тайно и совсем недорого снял для них домик в горной местности у городка Бопцаниго, рядом с домиком Муссолини, который притулился прямо посередине крутой горы, к нему вели выбитые в скале ступени. Хозяин их домика — дон Карлеоне, плотник, худой, высокий, морщинистый, крепкий старик, зимой и летом в длинном помятом сером плаще, был похож на сельского падре, соседи звали его падре Карло, он плотничал и столярничал, чернорубашечников на дух не выносил, сочувственно относился к левым и ко всем противникам Муссолини. Он работал на какой-то стройке в Милане, ездил туда на черненьком «форде», в Боицаниго возвращался на выходные дни и жил в дачной пристройке по соседству с аптекарем и алкоголиком Джузеппе Верди. Карло и Джузеппе много пили, пели, играли в четыре руки на клавесине, катались по очереди на тяжелом германском велосипеде, ругали соседа-дуче, дрались и мирились, совсем как в какой-нибудь южной российской провинции. Дуче иногда приезжал сюда — в самые трудные свои минуты, пересидеть запой; но в этом году он здесь еще не появлялся.