Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I - Штерн Борис

— А где поп? — спрашивал комиссар. Что-то клевало в его душе.

Нецензурный ответ был понятен: — А … его знает где!

— Не выражайся, гражданка!

Комиссар Гробштейн сладко улыбнулся и выдал Люське охранную грамоту, продовольственные карточки и усиленный комиссарский паек, она же в ответ дала Гробштейну известно что. Так и выжила с сыном, да еще спасла второго мужа, Вову Никифорова, который так и не смог ей сделать ребенка, — этот муж не погиб на фронтах гражданской войны, а был спасен Люськой в совершенно неожиданной ситуации — она выдернула его из колонны пленных белогвардейцев, когда один охранник-красноармеец вел из тюрьмы эту похоронную команду, — то ли рыть могилы, то ли на общественно-полезные работы, то ли самих на расстрел. Похоронная команда еле брела, тогда таких призраков водили по Крыму тысячами.

Люська несла куда-то сыночка Луку, как вдруг увидела среди арестованных своего мужа. С криком «Вова!» она подбежала к пленным. Произошло замешательство, команда остановилась. Все поняли, что произошло. Красноармеец, разумеется, тоже понял, что произошло. Он заинтересовался, приблизился к пленному Вове, который обнимал Люську, и спросил:

— Сожительница?

— Нет, — ответил Вова.

— Невеста?

— Нет.

Красноармеец начал терять терпение:

— Жена?

— Да.

— Врешь?

— Нет.

Тогда красноармеец спросил Люську:

— Муж?

— Да.

— Твой муж?

— А то чей! Вот ребенок от него!

— Дочь?

— Сын.

— Он офицер?

— Какой из него офицер? Дурак он!

Охранник огляделся. За ним никто не наблюдал. Взвод красноармейцев на углу улицы с гоготом играли в «морру», но в более грубом ее варианте «жучка» или «жмурика»: они окружили какого-то болвана Семэна (жучка, жмурика) и на счет «три» лупили сзади по его выставленной ладони. «Мыкола, не бей так сильно!» — кричал жмурик. Он должен был угадать ударившего, и тогда ударивший сам становился жмуриком. Игра могла продолжаться до сотрясения мозга у жмурика.

Красноармеец принял решение и тихо сказал Вове:

— Иди отсюда. Быстро!

Но Вова не понял.

— Уходи!

Вова не мог поверить.

— Быстро. Беги!

Вова затравленно озирался.

— Давай, Вова, давай, давай, давай, давай, давай! — зашептали пленные. Вова не верил. Тогда гуманный красноармеец взял Вову за шиворот, вытащил из колонны и поддал ему коленом под зад.

Пленные тихо зааплодировали красноармейцу. Вова и Люська не сразу поверили и продолжали стоять. Колонна задумчиво продолжила свой путь. Через три квартала красноармеец огляделся по сторонам, остановил похоронную команду, подозвал какого-то семитообразного прохожего — поинтеллигентнее и почище — и заставил того стать в колонну, потому что за военнопленных ему надо было отчитываться по счету.

А Вова Никифоров усыновил новорожденного и опять сгинул — уже навсегда — в самом начале конца какой-то очередной реконструкции в индустриализации хозяйственного майна.

ГЛАВА 21

Сашко Гайдамака

ГРАФФИТИ НА СТЕНЕ ДОМА ПРАВИТЕЛЬСТВА В ГРОЗНОМ

• Послушай, нас с тобой не пощадят, когда начнут стрелять на площадях.
• Не уцелеть нам при любом раскладе.
• Дошлют патрон — и зла не ощутят.
• Послушай, нам себя не уберечь.
• Как это будет? Вот о том и речь: вокруг тебя прохожие залягут — а ты не догадаешься залечь.
• Минуя улиц опустевший стык, ты будешь бормотать последний стих, наивно веря, что отыщешь рифму — и все грехи Господь тебе простит.
• Живи как жил, как брел ты до сих пор, ведя с собой ли, с Богом разговор, покуда за стволом ближайшей липы не перещелкнул новенький затвор.^[98]

КОНЕЦ 2-Й ЧАСТИ

ПРОМЕЖУТОЧНАЯ ГЛАВА

НЕСКОЛЬКО АВТОРСКИХ СЛОВ ПО РАЗНЫМ ПОВОДАМ