Дорога к звездам - Кунин Владимир

А потом — несколько многословный, но уже почти трезвый анализ всего происходящего сегодня в нашей стране. И кто в это прекрасно вписывается, а кто — вроде нас с Шурой Плоткиным — никак не может вписаться, да никогда и не впишется, хоть за бугор уезжай!..

Один раз, когда от него уж очень сильно пахло алкоголем (чего я, к слову сказать, не перевариваю!), он даже заплакал, когда мы снова заговорили об этом...

Помню, я так разнервничался! Мне его так жалко стало!.. И несмотря на то что от него буквально разило водкой, я принес ему остатки моего сырого хека и лизнул его в щеку. А он еще сильнее заплакал, лег на пол, прижал меня к себе и заснул.

Он тогда так храпел!.. Как я вынес все это в течение нескольких часов — уму непостижимо!

Я только попытаюсь вылезти из-под его руки, а он приоткроет глаза и в слезы: «Мартынчик... Родимый! Ты то хоть не бросай меня!..» Ну что? Мог я уйти?..

Под утро я все-таки сумел выползти из-под Шуры. Писать захотел — удержу нет!

Обычно, когда со мной такое происходит дома, а Шура еще спит, я поступаю очень просто: сажусь на Шурину подушку точненько перед его физиономией, и начинаю, не мигая, неотрывно смотреть на его закрытые глаза. Не проходит и тридцати — сорока секунд, как Шура просыпается и говорит хриплым ото сна голосом:

— Что, обоссался, гипнотизер хренов?

Я молча спрыгиваю на пол и иду к дверям. Шлепая босыми ногами, Шура бредет за мной в чем мать родила и выпускает меня на лестницу. Дальше — дело техники. Я сбегаю на первый этаж и начинаю орать дурным голосом:

— A-a-aaaa! A-a-aaaa!

Обязательно кто-то из жильцов первого этажа выйдет, откроет мне дверь парадной и со словами: «А, это ты, Мартинчик? Ну выходи, выходи...» — выпустит меня на улицу.

Почему-то соседи называют меня на иностранный манер — Мартин. Наверное, считают, что у такого человека, как Мой Шура Плоткин — литератора и журналиста, Кота с обычным плебейским именем Мартын быть не может...

В нашем доме меня знают все. Особенно после того, как я набил морду огромной овчарке наших нижних соседей. Она теперь ко мне то и дело подлизывается, но я и ухом не веду в ее сторону.

Но в тот раз, когда Шура надрался до положения риз, мой гипноз так и не достиг цели. Не скрою, я запаниковал! Напрудить в квартире — я такого себе даже Котенком в детстве не позволял. Еле-еле выцарапал на себя дверь в Шурин туалет, вспрыгнул на горшок и сделал свои дела. Помню, потом встал на задние лапы и, опираясь одной передней о сливной бачок, второй лапой нажал на рычаг и спустил за собой воду...

* * *

— Внимание, Мартын! Осталось ровно три минуты! — услышал я команду моего кореша Бродяги.

Я быстро вонзил когти правой передней лапы в деревянную опускающуюся заслонку на передней стенке клетки, что было сил потянул ее вверх, и когда между полом клетки и заслонкой образовалась щель, я тут же поддел заслонку второй, левой лапой.

— Помогай, браток! — крикнул я Бродяге.

Тот мгновенно просунул в щель и свою лапу. Вдвоем — в три лапы (одной Бродяга держал Котенка) — мы приподняли тяжеленную заслонку настолько, что могли просунуть туда свои головы.

Теперь заслонка лежала на наших плечах и шеях, всей своей тяжестью придавливая нас к полу клетки.

— Вылезаем одновременно, — приказал я Бродяге. — А то заслонка тяжелая — одному не удержать.

— А с этим недоноском что делать? — спросил Бродяга.

— Выталкивай его первым! Внимание... Раз, два, взяли!..

И мы втроем выскользнули из клетки. Заслонка со стуком опустилась за нашими хвостами. Точнее, за моим хвостом и хвостом Котенка. Бродяга лишился хвоста еще года три тому, назад при весьма смутных обстоятельствах — то ли был пойман в мясном отделе нашего гастронома, когда хотел спереть кусок мяса, то ли еще что-то...

Во-всяком случае, сам он об этом не рассказывал, я не расспрашивал, а на то, что болтали об этом всякие Коты и Кошки нашего квартала, мне было совершенно наплевать.

Теперь мы — Котенок, Бродяга и я — были вне клетки. Но это составляло лишь пятую часть нашей операции. И ликовать по этому поводу было бы более чем преждевременно.

Между Кошачьей и Собачьей клетками и внутренними стенками фургона было достаточно места даже для взрослого Кота, а уж Котенок мог чувствовать себя там совершенно свободно. Но где гарантия, что этот малолетка стремглав выскочит из фургона, когда Васька или Пилипенко распахнут снаружи дверцы? Где гарантия того, что Котенок от страха не забьется в угол фургона и будет там трястись, пока кто-нибудь из этих сволочей не сгребет его за шкирку и не сунет в мешок?..