Мой дядюшка Освальд - Даль Роальд

23

Мы вернулись домой через Швецию и Данию где-то в середине апреля, у нас была сперма восьми королей — по пятьдесят соломинок от семерых из них и двадцать от старого Петра Югославского. Мне было очень жаль Норвегии, она была пятном на нашей репутации, хотя по большому счету вряд ли эта нехватка так уж много значила.

— А теперь я хочу в отпуск, — сказала Ясмин. — В хороший полноценный отпуск. Да и вообще, разве мы не кончили?

— Дальше Америка, — напомнил я.

— Там их не так уж и много.

— Немного, но тех, которые есть, обязательно нужно сделать. Мы поплывем в Америку с роскошью, на «Мавритании».

— Но сперва я хочу в отпуск, — повторила Ясмин. — Ты же мне обещал. Я никуда не поеду, пока не отдохну.

— Сколько ты будешь отдыхать?

— Месяц.

Съехав на берег с датского парома в Харвиче, мы направились прямо в Кембридж и вскоре уже сидели с рюмками в гостиной нашего дома. Уорсли вошел, потирая руки.

— Поздравляю, — сказал он. — С этими королями вы проделали отличную работу.

— Ясмин хочет месячный отпуск, — сказал я, — хотя мне вот кажется, что нам бы следовало сперва устроить налет на Америку.

Уорсли пыхнул своей омерзительной трубкой, взглянул на еле видную за дымом Ясмин и сказал:

— Я согласен с Корнелиусом. Сперва работа, а потом уж отдых.

— Нет, — отрезала Ясмин.

— Почему нет? — удивился Уорсли.

— Потому что я так не хочу, вот почему.

— Да, — согласился Уорсли. — Тут тебе решать.

— Кому же еще, как не мне.

— Разве ты плохо проводишь время? — спросил я у Ясмин.

— Забава как-то поистерлась, — ответила она. — Вначале все это было до колик смешно. Но теперь я вдруг ощутила, что, пожалуй, хватит.

— Не говори так.

— Как не говорить, если я уже сказала.

— Вот черт.

— Вы оба как-то забываете, — сказала Ясмин, — что каждый раз, когда мы охотимся за спермой какого-нибудь чертового гения, это я должна идти и сражаться. Все это на моем горбу.

— Не на горбу, — поправил я.

— Кончай хохмить, Освальд.

Она еще больше помрачнела. Уорсли ничего не сказал.

— А если ты получишь месячный отпуск, — начал я, — то поедешь потом в Америку?

— Да, поеду.

— Рудольф Валентине должен тебе понравиться.

— Сомневаюсь, — сказала Ясмин. — Как-то меня эти кувыркания утомили.

— Ничего подобного! — воскликнул я. — Ты будешь кувыркаться до самой смерти!

— Кувыркания — это далеко не всё.

— Господи, Ясмин, ты начинаешь говорить, как этот Бернард Шоу.

— Может быть, я подамся в монахини.

— Но сперва-то съездишь в Америку?

— Я сказала уже, что съезжу.

А. Р. Уорсли вынул трубку изо рта и обратился ко мне:

— У нас, Корнелиус, составилось замечательное собрание, воистину замечательное. Когда мы начнем продавать?

— Не стоит так спешить, — охладил его я. — Интуиция мне подсказывает, что не нужно предлагать на продажу сперму ни одного человека, пока он еще не умер.

— Почему это?

— Великие люди интереснее после смерти, чем до. Уходя из жизни, они входят в легенду.

— Может быть, ты и прав.

— В нашем списке, — сказал я, — значится уйма стариков. В большинстве своем они долго не протянут. Наверняка через десять лет половина их будет уже на том свете.

— А кто их будет втюхивать, когда наступит время? — спросил Уорсли.

— Я, — ответил я.

— Думаешь, сумеешь?

— Послушайте, — сказал я, — в нежном возрасте семнадцати лет я без малейшего труда втюхал красные пилюли французскому министру иностранных дел, дюжине послов, а вдобавок едва ли не каждой большой шишке, какие наличествовали в Париже. А совсем недавно я успешно втюхал леди Викторию Ноттингемскую всем коронованным особам Европы минус одна.

— Это делала я, — сказала Ясмин. — Я, а не ты.

— Ничего подобного, — усмехнулся я. — Все втюхивание висело на письме короля Георга, а это была моя идея. Так неужели можно сомневаться, что с продажей богатым бабам семени гениев я тоже как-нибудь справлюсь?

— Пожалуй, что нет, — согласился Уорсли.

— Да, — сказал я, — к слову сказать, если все продажи буду организовывать я, наверное, мне положена большая часть прибыли.

— Освальд! — воскликнула Ясмин. — Это еще что за шутки?

— Наше соглашение предусматривало деление поровну, — враждебно пробурчал Уорсли.