Роковая любовь немецкой принцессы - Арсеньева Елена

И вновь придется слегка отклониться от сюжетного курса, уже проложенного автором подобно тому, как капитан Разумовский проложил курс для своего корвета! Без некоторого знакомства с Алымушкой никак не обойтись… ведь и она сыграет немалую роль в предстоящих событиях!

Глафира Алымова родилась после смерти своего отца, Ивана Акинфиевича. Мать, Анна Васильевна, имевшая и других детей, принадлежала к числу тех женщин, которые всю жизнь свою ставят на карту мужской любви. Это свойство, скажем сразу, Глашенька от нее унаследовала и вскоре вполне проявит…

Вернемся, впрочем, к ее появлению на свет. Госпожа Алымова желала вполне предаться горю и, чтобы ей не мешало в этом занятии новорожденное дитя, удалила с глаз долой девятнадцатидневную дочь. Добрая монахиня взяла девочку под свое покровительство и была ее восприемницею. Глафиру крестили этим именем потому, что так завещал отец. На крестинах мать соблаговолила передумать и взяла дочь к себе. Глашеньке постоянно твердили о нерасположении к ней матери, однако она не чувствовала себя обделенной: ведь точно так же Анна Васильевна относилась к другим детям. Вся жизнь, чудилось, умерла для нее вместе с мужем.

Когда, семи лет, девочку поместили в Смольный монастырь, она начала понимать, сколь многого была лишена с самого раннего детства. Всех воспитанниц навещали родители, она одна из пятидесяти девушек была лишена любви и нежности матери и отца. Однако все прочие воспитанницы ее обожали, она была и по уму, и по решительности натуры, и по успеваемости первой в выпуске.

Выпуск тоже был первый в Смольном институте, только что образованном, а потому пользовавшемся особым вниманием императрицы, его главной попечительницы. Глашенька, с ее прелестным личиком, веселым нравом, восхитительной игрой на арфе и печальной участью сироты при живой матери, очень растрогала сердце императрицы. Екатерина Алексеевна любила окружать себя красивыми молодыми существами, была очень снисходительна к их слабостям и всегда говорила, что за красоту очень много может простить женщине… правда, красивому мужчине она все равно простит больше! Она прочила своей любимице место фрейлины если не при своей особе (Алымушке уже приходилось и жить во фрейлинских комнатах, и выполнять некоторые обязанности взамен заболевших девушек), то при малом дворе, который должен был возникнуть, когда великий князь женится.

И все же выпуска Алымушка ждала не без страха. Счастье, которое она испытывала в Смольном, этот покой нельзя было сравнить ни с богатством, ни с успехами в свете, которые так дорого обходятся, думала она. Эти размышления оказались правдивы, и скоро ей предстояло в сем убедиться.

Иван Иванович Бецкой, один из выдающихся деятелей того времени, возможно, отец самой императрицы, человек, находившийся в весьма преклонных летах, с первого взгляда проникся к Алымушке самым нежным чувством, в коем страсть смешивалась с отеческой любовью. Он и стыдился своего душевного трепета, и лелеял его. Ни в одной просьбе Алымушке никогда не было отказано, однако просила она всегда лишь за других.

Алымушка любила Ивана Ивановича с детскою доверчивостью, как нежного и снисходительного отца, в котором она не подозревала ни единого недостатка.

Вскоре Бецкой перестал скрывать свои чувства и во всеуслышание объявил, что Глашенька-Алымушка – его любимейшее дитя, что он берет ее на свое попечение и торжественно поклялся в этом ее матери, затеплив лампаду перед образом Спасителя. Он перед светом удочерил девочку. Три года пролетели как один день, посреди постоянных нежных забот, которые окончательно околдовали юное создание. Но вот как-то шутя при всех Бецкой спросил Алымушку, что она предпочитает: быть его женой или дочерью. «Дочерью, – отвечала она, – потому что одинаково могу жить возле вас, и никто не подумает, чтобы я любила вас из интереса, а не ради вас самих; говорят, что вы очень богаты».

Бецкой был, казалось, уязвлен, однако вскоре с головой погрузился в заботы о гардеробе Глашеньки, о подготовке ее к выпуску. Выражения его любви становились все ярче, уже понятно делалось, что он видел в девушке не только милое дитя, но и прекрасную женщину, что вовсе не отеческие чувства движут им… а между тем случилось так, что Бецкой и его любовь вовсе перестали волновать Алымушку. Произошло это по причине двух событий – ею увлекся великий князь, а сама она по уши влюбилась в Андрея Разумовского.

Алымушка была очаровательна, спору нет, однако графа Андрея к ней не влекло ни чуточки. Он меньше всего хотел отбивать последние радости жизни у Бецкого, это раз, кроме того, Алымушка была для него всего лишь ребенком. Граф Андрей не принадлежал к числу тех, кто непременно желает сорвать цветок невинности, – во-первых, он был до крайности брезглив, кровь мог видеть только в бою, а расставание с невинностью, согласитесь, связано с обагрением некоторых частей тела кровью; а во-вторых, он предпочитал женщин, уже изучивших науку любви, а потому хорошо знающих, чего хотят они – и чего хотят мужчины.

– Я не обнаруживаю в себе педагогических способностей, – откровенно признавался он в интимном кругу друзей. – Слуга покорный, внимать наивному лепету девичьих признаний и утирать слезы, которые непременно следуют за первым падением, – это не для меня! Я желаю, чтобы женщина в моей постели смеялась над грехом, – так же, как над ним смеюсь я! Обнимая меня, она должна быть готова в любой миг разомкнуть объятия. Боже сохрани, если я только почувствую намек на то, что дама повиснет на моей шее камнем… Я готов даже прослыть подлецом, только бы не делить ложе с маленькой дурочкой, от которой потом не смогу отвязаться.

И вот, учитывая все это, можно вообразить, с каким выражением смотрел сейчас граф Андрей на явление Алымушки в его капитанскую каюту!

– Что вам угодно, сударыня? – спросил он сухо.

– Я приехала… я… – залепетала она робко, словно обвиняемый, который пытается отыскать последние оправдания, потом, вспомнив, встрепенулась: – Государыня назначила меня для встречи будущей великой княгини на русской границе! Поэтому я здесь!

– А что, – с деланым изумлением окинул взглядом каюту граф Андрей, – здесь русская граница?!

Павел прыснул.

– Не смейтесь надо мной! – в исступлении вскричала девушка, адресуясь, впрочем, не ему, а Разумовскому, который даже не улыбнулся. – Я на все готова, только бы…

Она осеклась, видимо, не в силах произнести последних откровенных, непристойных слов.

– Только бы что? – неприветливо проговорил граф Андрей, которого начинала раздражать эта нелепая сцена.

– Только бы вам… вам… – нелепо заикалась Алымушка. – Только бы вам при… при… – и наконец выпалила, словно в море с обрыва кинулась: – Только бы вам принадлежать!