Королева Кастильская - Холт Виктория

* * *

Через несколько дней Филипп должен был покинуть королевский двор и, к великой радости Хуаны, не брал с собою золотоволосую соперницу.

С отъездом Филиппа Хуана могла сама отдавать приказания. Она ведь была его женой, принцессой Испанской и эрцгерцогиней Фландрской. И Филипп не мог этого отнять у нее и передать длинноволосой распутнице.

Хуана пребывала в страшном возбуждении. Она позвала к себе служанок и приказала им привести любовницу мужа.

И вот та стояла перед Хуаной, надменная, дерзкая, сознающая свое превосходство, отлично зная о любви к мужу и желании Хуаны. В ее взгляде читалась жалость, смешанная с дерзостью, словно она помнила о расположении и любви Филиппа к ней, а также о наслаждениях, которых он лишил Хуану.

– Вы принесли веревки, как я спросила? – свирепо крикнула Хуана.

Одна из женщин ответила удовлетворительно.

– Теперь пошлите за мужчинами, – приказала Хуана.

В покои вошли несколько слуг, дожидавшихся, когда их вызовут.

Хуана указала на любовницу Филиппа.

– Свяжите ее! Свяжите по рукам и ногам.

– Не делайте этого! – крикнула женщина. – Вам же будет хуже, если вы это сделаете.

Хуана при всем своем безумии приняла достойную позу, которой ее с огромным трудом научила мать.

– Ты будешь повиноваться мне! – спокойно проговорила она. – Я здесь хозяйка!

Мужчины переглянулись, когда золотоволосая красавица попыталась выскользнуть из покоев, и один из них успел поймать ее и удержать на месте. Остальные выполняли приказы Хуаны, и несколько минут спустя извивающаяся и вырывающаяся женщина была связана крепкими веревками, которые так сильно впивались в ее тело, что оставляли ссадины и кровоподтеки. Связанная, она лежала у ног Хуаны, ее огромные голубые глаза готовы были вылезти из орбит от ужаса.

– А теперь, – сказала Хуана, – приведите цирюльника.

– Что вы собираетесь делать? – завопила несчастная.

– Увидишь, – ответила Хуана и почувствовала, как безумный смех сотрясает ее тело. Но она сумела взять себя в руки. Уж если она собиралась совершить акт мести, то должна быть спокойной.

Вошел цирюльник, неся с собою ножницы.

– Посадите ее на стул, – распорядилась Хуана.

И снова безумный смех возник внутри нее. Она часто представляла себе, что сотворит с этой женщиной, если та когда-нибудь попадет к ней в руки. Она воображала пытки, увечия, даже смерть для той, что заставила ее так сильно страдать.

Но сейчас ее озарила блестящая мысль. Это будет высшая форма мести.

– Стриги ей волосы, – сказала Хуана. – И обрей наголо.

Женщина пронзительно кричала, пока объятый страхом цирюльник взирал на роскошные волнистые золотые волосы – ее гордость.

– Ты слышал, что я сказала?! – взвизгнула Хуана. – Выполняй, иначе тебя бросят в тюрьму. И я прикажу подвергнуть тебя пыткам. Прикажу казнить тебя! Выполняй немедленно!

– Да-да, Ваше Высочество… – бормотал цирюльник. – Да-да, разумеется…

– Она сумасшедшая, сумасшедшая! – в ужасе кричала женщина, которая уже представляла себе гораздо большие мучения, чем потеря красивых волос.

Цирюльник приступил к работе, и она ничего не могла поделать. Хуана приказала двоим слугам крепко держать ее, и вскоре великолепные волосы роскошным ковром рассыпались по полу.

– А теперь обрей ей голову, – крикнула Хуана. – Дай мне посмотреть на нее абсолютно лысую!

Цирюльник повиновался.

Хуана вся сотрясалась от безудержного хохота.

– Видите, теперь она выглядит по-другому! Да, я не узнаю ее. А вы? Теперь она вовсе не красавица. Она похожа на ощипанную курицу!

Женщина, поначалу выражавшая свой протест так же безумно, как и Хуана, теперь бессильно сидела на стуле и прерывисто дышала. Она испытывала сильнейший стресс.

– Можете развязать ее, – сказала Хуана. – И отпустить на все четыре стороны. Взгляни-ка на себя в зеркало. Пусть она убедится, что многим была обязана красивым локонам, которые я у нее отняла.

Когда женщину увели, Хуана дала волю приступу безумного хохота.

* * *

Филипп решительно вошел в покои жены.

– Филипп! – воскликнула Хуана, и ее глаза загорелись от радости.

Он холодно взглянул на нее, и она подумала: «Наверное, он сначала явился к ней и видел ее».

Потом ее обуял великий страх. Филипп был в гневе, и не потому, что любовница, которую он считал такой привлекательной, лишилась своих роскошных волос, он гневался на ту, что приказала остричь их.