Цыганский барон - Мартин Кэт

— Та женщина, которую я хотел этой ночью, была моей женой, — тихо сказал он. — И я понял, что никто ее не заменит.

В глазах Кэтрин были боль и обида. Доминик смахнул слезинки с ее, ресниц.

— Ты — та женщина, которая мне нужна.

Ему послышалось, будто она тихонько всхлипнула. Может быть, она поверила? Она всматривалась в него, искала признаки лжи, но не смогла найти. Доминик смотрел ей в глаза, молясь про себя о том, чтобы она поверила.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — сказал он тихо. — Ты нужна мне. Всегда.

Он уловил то мгновение, тот крошечный миг, когда боль стала исчезать из ее взгляда. Что изменилось в ней? Почти ничего. Чуть приподнялись углы губ, чуть веселее блеснули глаза. Он видел это, и надежда расцветала в его груди.

И в этот момент он примирился с тем, о чем подозревал уже давно, что пытался подавить в себе. И это чувство невозможно было выразить словами, и он не стал опошлять его затасканной фразой.

— Прости меня, — сказал он вместо этого, молясь, чтобы она поняла, насколько важно для него ее прощение; насколько важна для него она, Кэтрин. — Я не хотел тебя обидеть. — Он коснулся ладонью ее щеки и срывающимся голосом закончил: — Никто… ничто… не заставит меня больше причинить тебе боль.

Кэтрин смотрела на него, взвешивая его слова, решая для себя, может ли она ему доверять. Доминик закрыл глаза. Только бы она поверила, только бы не оттолкнула его сейчас. Что будет с ним, если она скажет «нет».

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я люблю тебя, мой милый цыган, я люблю тебя уже сто лет.

Доминик раскрыл объятия, прижал ее к себе, уткнулся лицом в душистые золотые волосы. Ком в горле мешал ему говорить.

— Кэтрин… — Он почувствовал, как что-то горячее и влажное заволокло взгляд. — Скажи, что ты меня простила, скажи, молю тебя.

— Я люблю тебя, — ответила Кэтрин. — Что было, то прошло. Я хочу быть твоей женой.

— Господи, — только и смог пробормотать Доминик, склоняясь к ее губам.

Губы ее, такие мягкие и податливые, трепетали. Доминик взял се на руки, холодную, как ледышка. Это он, он так заморозил ее. Господи, как он мог? Доминик целовал ее снова и снова, прижимая ее к груди, отогревая ее закоченевшие пальцы.

— Все хорошо, детка, каджори, все будет хорошо, — повторял он, баюкая ее на руках, целуя ее нос, щеки, лоб. — Ты вся дрожишь от холода.

Он уложил ее на постель и укутал одеялом. Потом подбросил дров в камин.

— Доминик…

— Что, моя хорошая? — спросил он, присаживаясь рядом с ней на кровать.

— Прости и меня тоже. Я должна была знать, что от жен хотят другого…

— Не надо, — перебил ее Доминик, мысленно ругая себя на чем свет стоит. — Не смей даже думать об этом. Ты была сегодня великолепна. Во всем я виноват, я один.

— Если ты хочешь, я постараюсь быть более…

— Я не хочу, чтобы ты менялась. Я…

«Люблю тебя безумно», — хотелось ему сказать, но губы не слушались.

— …любой мужчина должен считать себя счастливчиком, если ему досталась жена, которой он не безразличен.

— Любой, но не ты, — сказала Кэтрин, словно повторяя то, о чем он сам боялся сказать вслух.

— То, чего я хочу, больше не важно. Сейчас для меня важно лишь то, чего хочешь ты.

Доминик не дал Кэтрин открыть рот, он поцеловал ее долгим и нежным поцелуем, затем откинул одеяло. Зеленый шелковый халат напомнил о том барьере, что он сам установил между ними. Склонившись над ней, Доминик поцеловал ее грудь сквозь тонкую ткань, затем осторожно распахнул халат.

— Ты — прелесть, — прошептал он, — просто чудо.

Тяжелые груди с сосками абрикосового цвета, тонкая талия, изящно очерченные бедра. Его плоть, уже набухшая и пульсирующая от желания, отвердела еще сильнее и поднялась.

Доминик накрыл рукой ее грудь, затем склонился, касаясь соска языком.

— Доминик…

Он медленно обвел сосок языком и лишь после этого поднял голову.

— Доминик, ты можешь не делать этого… Если бы ты просто посидел со мной, я была бы тебе благодарна.

Доминик чуть усмехнулся.

— Ты хоть представляешь себе, как я тебя хочу? — спросил он, беря ее маленькую руку в свою и прикладывая ладонью к холму у паха. — Еще никогда я так не хотел женщину, как сейчас.

— Но…

— Тсс, пора мне сделать тебя своей женой по-настоящему.

Доминик поцеловал ее. Кэтрин чувствовала тепло его губ, влажный жар его языка. Еще никогда не хотелось ей так всецело отдать ему себя. Все в мире перестало для нее существовать, кроме его ласк; ничто не важно — важно лишь то, что он вернулся домой.