Рабыни дьявола - Бенцони Жюльетта

Аламано беспомощно развел руками.

– Честное слово, дорогая княгиня, я не знаю! Ничего особенного, конечно. Такова форма этой невероятной восточной учтивости. Шахин-бей хочет сказать, что он никогда не забудет вас, так же, я думаю, как и свой утраченный народ!

Маддалена, с интересом следившая за чтением, перестала обмахиваться большим тростниковым веером, которым она пыталась бороться с жарой, и улыбнулась новой подруге.

– Если только он не объявит о своем намерении предложить вам руку после того, как он вновь завоюет свои владения? Это будет вполне в рыцарском и романтическом духе Шахин– бея. Бедняга влюбился в вас, моя дорогая, с первого взгляда!

Настоящее объяснение принес в конце дня лично Язон Бофор. Язон, который вне себя от ярости появился на террасе, где обе женщины, вытянувшись в шезлонгах, прохлаждались, посматривая на заходящее солнце, и который отнюдь не горел желанием соблюсти нормы приличия и вежливости, обязательные, когда впервые приходишь в дом. В то время как он склонился перед Маддаленой, Марианна поняла по брошенному на нее гневному взгляду, что у него есть кое-что сказать ей.

Обмен обычными любезностями прошел в настолько наэлектризованной атмосфере, что графиня Аламано быстро это почувствовала. Она увидела, что им надо что-то выяснить, и под предлогом необходимости дать указания повару извинилась и ушла.

Едва ее лиловое газовое платье скрылось за стеклянной дверью террасы, как Язон повернулся к Марианне и без околичностей атаковал:

– Что ты делала ночью на пляже с этим полусумасшедшим турком?

– Господи! – простонала молодая женщина, в изнеможении откидываясь на подушки шезлонга. – Сплетни на этом острове расходятся быстрей, чем в Париже!

– Это не сплетни! Твой… любовник, ибо иначе не назовешь такого одержимого, только что явился ко мне на борт сообщить, что вчера ночью ты спасла ему жизнь при обстоятельствах, которые трудно было понять, слушая его тарабарщину!

– Но почему он пришел рассказать об этом тебе? – воскликнула изумленная Марианна.

– Ага! Ты признаешь!..

– Что признаю? Мне не в чем признаваться! Ни в чем, по крайней мере, что соответствовало бы этому слову! Этой ночью я действительно случайно спасла жизнь беженцу турку. Было так жарко, что я задыхалась в своей комнате. Я спустилась на пляж подышать свежим воздухом. Я считала, что в такой поздний час буду одна.

– Настолько, что ты решилась выкупаться. Ты сняла одежду… всю одежду?

– Ах, так ты знаешь и это?

– Конечно! Этот хвастун не спал, вероятно, всю ночь. Он видел, как в лучах луны ты выходила из воды, обнаженная, как Афродита, но бесконечно более прекрасная! Что ты скажешь об этом?

– Ничего! – вскрикнула Марианна, которую начал раздражать обвиняющий, но не имеющий никаких оснований тон Язона, тем более что жгучие воспоминания прошедшей ночи вызывали у нее скорее сожаление, чем угрызения совести. – Это правда, что я разделась! Но, черт возьми, что в этом плохого? Ведь ты моряк! Так что можно не спрашивать, купался ли ты в море! Мне кажется, что ты не натягивал на себя халат, туфли и шерстяной колпак перед тем, как нырнуть?

– Я мужчина! – вскипел Язон. – Это не одно и то же!

– Я знаю! – с горечью откликнулась Марианна. – Вы существа исключительные, полубоги, которым все разрешено, тогда как мы, несчастные создания, имеем право пользоваться свежей водой только надлежащим образом упакованными в манто с тройным воротником и несколько плотных шалей! Какое лицемерие! Подумать только, что во времена Генриха IV женщины купались нагишом в самом Париже, среди бела дня, рядом с устоями Нового моста, и все находили это вполне нормальным! А я… я совершила преступление, потому что темной ночью, на пустынном пляже полудикого острова захотела освежиться от жары! Хорошо, я виновата и прошу прощения! Ты доволен?

Чувствительный, без сомнения, к резкости ее тона, Язон перестал шагать взад-вперед по террасе с заложенными за спину руками, как он привык делать на палубе своего корабля, только со значительно меньшей нервозностью. Он остановился перед Марианной, внимательно посмотрел на нее, затем удивленно спросил:

– Ты что… сердишься?

Она взглянула на него, и в глазах ее сверкнули молнии.

– Опять я виновата? Ты приходишь сюда, пылая гневом, ты сваливаешься, как снег на голову, заранее считая меня виноватой, и, когда я огрызаюсь, ты удивляешься! Когда я с тобой, у меня всегда появляется ощущение, что я не то деревенская дурочка, не то истеричная вакханка!